Дороги хаджа - Самид Агаев

– Жалкий менестрель, – взревел один из нападавших, – мы хотели тебя просто проучить, но теперь тебе конец.

– Конец будет всему, – ответил Раймонд, – разница во времени.

Схватка продолжилась. Трубадур ранил еще одного. Однако вскоре пропустил выпад. Удар пришелся в раненное в схватке с разбойниками Керима плечо и левая рука безжизненно повисла. Он бросил ставший уже ненужным плащ. Ему вдруг стало холодно, и он почувствовал смертельную тоску. Конец видимо был близок. Усилия, которое он прилагал, чтобы оставаться на ногах, лишили его последних сил. В глазах потемнело, и последнее, что он услышал, теряя сознание, были топот копыт и чьи-то возгласы.

– Где они прятали лошадей, – успел подумать он, прежде чем его приняла мгла.

– Как-то здесь душновато, – сказал Егорка, – и пахнет чем-то странным.

– Это свечи горят целый день, – пояснил Фома, – потому и дух такой. Садитесь вон на ту лавку. А я как раз буду свечи гасить.

– Хорошая у тебя работенка, – заметил Егорка, – свечи гасить. Зачем ты их жжешь целыми днями? Не жги, и гасить не придется.

– Это не я жгу, люди зажигают. В церкви так принято. Вам, нехристям, этого не понять. Лучше расскажите, что с вами стряслось, почему вы в таком странном виде.

– Не понимаю, что странного ты находишь в нашем виде, – возразил Егор. – Мы одеты в монашеские тоги, и от нас за версту несет вином. То есть мы ничем не отличаемся от тебя.

– А почему он мне подмигивает? – спросил Фома.

– Я не подмигиваю, – пояснил Али, просто у меня глаз не полностью открывается.

– Вы, что подрались?

– Было дело, – вмешался Егор, – только ты давай уже, заканчивай с допросом.

– А мне всегда это нравилось в христианском культе, – заметил Али, – я имею в виду свечи. Огонь – это всегда хорошо. Он очищает все. Может быть, во мне сейчас говорят голоса моих предков – огнепоклонников, коих так жестоко подавили арабы, неся свою религию. Но, думаю, что лучше нам не вдаваться в религиозные различия. Меня это совершенно не заботит. Тем более, что мы, Егорка, как точно подметил наш православный друг – два нехристя находимся в центре, так сказать, христианского мироздания. Не будем же злоупотреблять правами гостей, ибо нас могут попросить отсюда.

– Как говорит, а! – восхитился Егор, – Ритор да и только.

Речь Али произвела впечатление не только на Егорку, Фома смягчился. Он одобрительно кивнул Али и, сказав:

– Я сейчас вернусь, – исчез в недрах храма.

– Ты все-таки оставь парочку свечей, не гаси, – сказал ему вслед Егорка, – Чтобы чашу с вином не пронести мимо рта.

Своды храма исказили ответ Фомы, но в интонациях слышалось неодобрение.

– Ты, кажется, собираешься пить вино? – уточнил Али.

– Да, мой друг. Твое предположение верное, как всегда. После того, что мы сегодня пережили, не выпить вина? В этом будет, воля твоя, что-то странное. Как ты считаешь?

– Я скажу тебе, что я считаю странным. Только объясни мне, откуда у тебя взялось вино? Неужели ты тоже в той суматохе прихватил с собой кувшинчик? Да еще, умудрился скрыть его от меня.

– Увы, мой друг, вино в таверне было замечательным. Но в отличие от тебя, захватить с собой я не догадался. Но я уверен, что Фома не даст нам умереть от жажды.

– От жажды я могу предложить холодную воду, – сказал подошедший Фома.

– Вода, – возразил Егорка, – я пил ее однажды, она не утоляет жажды.

– Ты не только философ, – сказал Али, – но еще и поэт.

Фома обреченно вздохнул и направился к какой-то двери.

– Куда ты? – спросил его Егорка.

– За вином, – бросил Фома, – я знаю, что ты не отступишься.

– Это правильно, – одобрил Егорка, – а я хотел уже тебе напомнить наш нелегкий путь.

– Не надо, – сказал Фома, – я все помню.

Он скрылся за дверью.

– Так что ты говоришь? – спросил Егор.

– Я считаю странным и несправедливым то, что мы с такой легкостью оказались здесь.

– Что-то, брат, ты особенно суров по отношению к нам, – заметил Егор. – Что именно тебе кажется несправедливым?

– Великое множество людей горят желанием оказаться здесь и не могут этого. Пилигримы тратят немалые деньги, наносят урон своему здоровью. А сколько людей погибает по дороге в Иерусалим. И все для того, чтобы помолиться в этом храме. Припасть к истокам, так сказать. А нам, ни мне, ни тебе, это не нужно. Мы не можем это оценить.

– Но ты сам совершал паломничество. Кто как не ты способен понять и оценить. Даже, если ты не христианин.

– Я совершал хадж в Мекку. Вместо этого оказался в Иерусалиме. А тот, кто шел к храму Гроба Господня, возможно, оказался там, куда вовсе не собирался попадать. Например, в плену, если не в сырой земле.

– Я что-то не пойму к чему ты речь ведешь, – заметил Егор.

– Я пока сам еще не разобрался, – честно признался Али. – Должен сознаться, выпив вина, я становлюсь многословен.

Вернулся Фома. Он держал в руках увесистый кувшин и хлеб, обернутый в полотенце.

– Вот оно, истинное русское хлебосольство! – воскликнул Егорка.

– Вам повезло, что настоятеля сегодня нет, – сказал Фома, – но вы должны знать, что я рискую своей должностью, позволяя вам находиться здесь в неурочный час, тем более, пить вино.

– Вино в этом доме должно называться кровью Христовой, – уточнил Егорка.

– Мне слышится в этом насмешка, – строго сказал Фома, – я не допущу этого.

– Тебе кажется, – миролюбиво сказал Егорка, – я тебе другое скажу. Первое – велика ли должность – запирать дверь, да свечи гасить, и стоит ли ей дорожить? Второе – почему вам, служителям церкви, дозволено называть напиток кровью, а из уст мирянина – вам сразу слышится насмешка? Не говорит ли это о шаткости этого эпитета?

– Что касается второго твоего вопроса, – начал Фома, – то я не собираюсь обсуждать с иноверцем догматы веры, а тем более подвергать сомнению. К тому же, на этот счет у меня свои соображенья. А что касается первого, то я не запираю двери. Наверное, ты должен помнить, что двери в этом храме запирает другой человек по имени Расул.

– То есть, ты только свечи гасишь. Тогда тем более.

– Я делаю здесь много другой работы, – сказал Фома. – Но не в этом дело. Не место красит человека, а наоборот.

– Я не могу в этом с тобой согласиться.

– Между прочим, – вмешался Али, – знаменитый мусульманский богослов и мистик, ал-Газали, в зените своей славы удалился от дел и три года подметал пол мечеть в Сирии.

– Вот именно, – сказал Фома.