Матильда. Тайна Дома Романовых - Наталья Павлищева

Закончилось все просьбой наиграть вариации из «Эсмеральды». Бубна не было, но Матильда обошлась сложенным листком бумаги.

Петипа постарался скрыть свои эмоции, он прекрасно понимал, кто именно показал Кшесинской все па танца – Чекетти сумел поработать вместе с Иогансоном, хотя обычно они очень ревниво относились друг к другу. Кивнул:

– Неплохо, неплохо… Но пока говорить об этом рано.

– Я буду танцевать Эсмеральду! – крикнула ему в спину Матильда.

Только Дриго увидел, как великий хореограф незаметно улыбнулся:

– Конечно, будешь. Созреешь и будешь лучшей Эсмеральдой.

Пока нет. Пока сама не знает, что хочет. Эсмеральда – это не красивые танцы, а страдание. Пусть пострадает…

Матильда страдала. А вариации с бубном с каждым днем получались все лучше не только из-за отточенной техники, но и эмоционально. Может, прав старый француз – Эсмеральду нужно сначала выстрадать?

В день приезда царской четы в Москве лил дождь, это почему-то показалось благим предзнаменованием, хотя парадный вид разукрашенные улицы несколько потеряли. Но Николай II и сопровождающие отправились сразу в Петровский дворец, чтобы уже оттуда торжественно въехать в древнюю столицу.

Большую часть пути из нынешней столицы в бывшую Ники и Аликс видели идущих вдоль железной дороги людей. Несмотря на дождь, на слякоть, на позднюю в том году весну, крестьяне из ближайших, а то и не очень к Москве деревень шли и шли.

Коронация… Миропомазанье по-русски… Будут корону возлагать на голову государя, Богом России данного.

Такой праздник, чтобы государя являли, бывал редко, вот и спешили русские люди, чтобы стать хоть на день причастными, хоть взором прикоснуться, хоть одним воздухом подышать с Помазанником Божьим. И ничто их не могло остановить – ни дождь, ни слякоть, ни дальняя дорога.

Аликс со страхом смотрела на эти серые толпы:

– Что это, Ники, куда они бредут?

– Как и мы – в Москву.

– Зачем?

Хотелось спросить, не опасно ли в Москве, если там вот такой народ?

– Нас с тобой встречать, приветствовать после коронации.

У Аликс задрожали ноги, пришлось даже присесть.

В ее родном Дармштадте герцогов приветствовали, но все больше делегации от купцов, ремесленников и горожан. Но эти делегаты были всегда опрятно и нарядно одеты. Здесь же шла серая масса, которая из окна казалась столь же страшной, сколь и бесконечной.

И это праздник?!

Мария Федоровна не упустила возможности посмеяться над невесткой:

– Аликс, вам придется позволить поцеловать себе руку.

Несчастная молодая императрица невольно отдернула кисть.

Николай успокоил:

– Аликс, все не так страшно. Если и будут целовать, то только при дворе. А эти люди просто порадуются за нас и получат свои подарки. Сергей говорил, что там готовится грандиозное празднество, будут раздавать что-то, вот они и идут. И потом, коронация всегда праздник, ты услышишь московские колокола и все поймешь.

Москва встретила их сплошным перезвоном колоколов и серой моросью. Петровский дворец – непонятным нагромождением башенок, нависающими потолками и многолюдьем Аликс не понравилось…

Москвичи принялись болтать, что из Петербурга дождь с собой привезли, мол, если не распогодится, то сами и виноваты.

Вообще слухи были один глупей другого и очень тревожные – что в день коронации непременно взорвут Кремль, Успенский собор и вообще всю Москву, что напротив, государь пожертвует казну народу, потому надо успеть ухватить поболе, что на Ходынском поле состоится невиданный праздник с раздачей подарков…

Про эти самые подарки тоже болтали всякое. Знали, что в подарке будут кружка, пряник, платок и еще что-то, но тут же поползли слухи, что в десятке пряников запечены сторублевки «на счастье», а дюжина кружек только похожа на обычные, а вообще-то из золота! И платки есть, на которых императрица подмигивает, если такой достанется, то обменять можно будет на сто рублев серебром!

Кто ж мог от такого отказаться, это же сумасшедшие деньжищи!

Слухи – самая удивительная вещь, для их распространения не нужен телеграф или почта, они распространяются как-то сами по себе, наверное, даже без воздуха. И чем больше слухи опровергают, тем нелепее они становятся и тем больше им верят.

Через пару дней речь шла уже о тысяче рублей в прянике и бриллианте в ручке одной из кружек. В Москву потянулись даже те, кто не собирался. Верить не верили, но мужики скребли затылки пятернями:

– Так-то оно так… да только вдруг повезет…

Москва словно сошла с ума – вся украшена-разукрашена кумачом, говорили, что больше миллиона аршин красной ткани пошло. Всюду портреты государя, надписи «Боже, Царя храни!», всюду слышались почему-то крики «ура!». Сами москвичи, кажется, растворились среди приезжих со всех краев России и даже со всей Европы.

Зевакам раздолье – то французский посол проедет, то английский посланник, то чудно одетые в большущих чалмах – и не понять кто… И карманникам тоже раздолье, легко ограбить в толпе и затеряться. Полиция сбивалась с ног, хватала всех подряд, задерживала, отпускала и снова задерживала.

А народ все прибывал и прибывал.

– Москва, чай, не резиновая, – жаловались москвичи. Многих уже не радовал предстоящий праздник, толпы на улицах серьезно затрудняли повседневную жизнь.

Хотя повседневной со дня прибытия государя-императора в Петровский путевой дворец жизнь Москвы было нельзя назвать совсем. Пожалуй, такого наплыва народа она не видела никогда…

Проклиная Москву и толпы народа, собравшиеся туда на коронацию государя и государыни, Иван Карлович принялся выглядывать извозчика на вокзале.

Когда наконец удалось поймать, бухнулся в коляску едва живой. Боясь опоздать на репетицию, приказал везти себя сразу в театр, и правильно сделал.

Ехали медленно, приходилось то пережидать очередную кавалькаду высшего чиновничества, то толпу мужиков и баб с детьми, глазевших на все по сторонам, а потому не замечавших даже лошадей с каретами.

В одном месте остановились, пропуская императорскую карету и многочисленных сопровождающих. Самого Николая II не видно, ехали Александра Федоровна и Елизавета Федоровна. Императрица и великая княгиня о чем-то оживленно беседовали.

Кучер вдруг фыркнул:

– Чего Елизавета Федоровна к ентой немке липнет?

Иван Карлович машинально заметил:

– Сестры же.

Кучер обернулся и насмешливо фыркнул:

– Болтай, барин…

– Ты что, дурак, это же государыня и ее сестра, они немки.