Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России - Дэн Хили

частью процесса по принятию закона против мужеложства. Как и в случае с декриминализацией мужеложства в первых уголовных кодексах РСФСР, историкам приходится лишь догадываться о причинах этих изменений. То небольшое количество источников, которые проливает какой-то свет на эти события, из раза в раз анализируется исследователями в поисках новых ответов, которые они могут дать. Вдобавок к этому в историографии почти не ничего не говорится о причинах, по которым под запрет не попали лесбийские отношения. Новые свидетельства о законодательном процессе и об административных и медицинских последствиях принятого закона против мужеложства могут помочь пролить свет на причины произошедших перемен и реакцию на них специалистов и рядовых граждан. В моих данных продолжают зиять существенные пробелы. Не имея свободного доступа к архивным материалам, в особенности к архивам милиции и органов госбезопасности, а также президентскому архиву[753], я могу лишь строить предположения касательно политических мотивов рекриминализации мужеложства. И все же я попробую нарисовать более ясную картину разработки и принятия этого законодательства, пользуясь новыми источниками, и разобраться, почему в них так ничего и не было сказано о женщинах, любящих женщин.«Уничтожьте гомосексуалистов – фашизм исчезнет»

Как явствует из документов из Архива Президента Российской Федерации (АПРФ), опубликованных в 1993 году после декриминализации Б. Н. Ельциным мужеложства в апреле того года, непосредственными инициаторами введения закона против мужеложства в 1933 году были органы ОГПУ[754]. 15 сентября 1933 года заместитель председателя ОГПУ Г. Г. Ягода направил докладную записку И. В. Сталину, в которой настаивал на необходимости закона против «педерастии» как вопроса государственной безопасности. Ягода сообщал об облавах, которые были проведены в Москве и Ленинграде против «объединений педерастов», в результате которых было арестовано 130 человек. Ягода писал, что им вменялось в вину

создание сети салонов, очагов, притонов, групп и других организованных формирований педерастов, с дальнейшим превращением этих объединений в прямые шпионские ячейки <…>; актив педерастов, используя кастовую замкнутость педерастических кругов в непосредственно контрреволюционных целях, политически разлагал разные общественные слои юношества, в частности рабочую молодежь, а также пытался проникнуть в армию и флот.

Сталин перенаправил письмо Ягоды коллеге по политбюро Л. М. Кагановичу, указав, что «надо примерно наказать этих мерзавцев, а в законодательство внести соответствующее руководящее постановление»[755].

13 декабря 1933 года Ягода послал Сталину проект закона с сопроводительной запиской, в которой излагались аргументы ОГПУ в поддержку этой меры[756]. Ягода не упомянул о шпионаже, который якобы вели арестованные ранее в этом же году гомосексуалы. Вместо этого он отмечал, что ОГПУ установило, что организованные группы «педерастов» содержали «салоны и притоны, где устраивались оргии», а также «занимались вербовкой и развращением совершенно здоровой молодежи, красноармейцев, краснофлагцев и отдельных вузовцев». Как следует из письма, кажется, что внимание ОГПУ после трех месяцев работы над делом сместилось на потенциальную угрозу для государственной безопасности, которую представляли замкнутые группы, и на угрозу «здоровой молодежи», которую они пытались завлечь к себе. Ягода заострял внимание больше на мужском общении, нежели на женском (о последнем он вообще не упоминал). Да и в дальнейшем развитии этого законодательства вопрос о наказуемости женской гомосексуальности не поднимался. Это, однако, не означает, что на любовные отношения между женщинами смотрели благосклонно, как в некоторых кругах общества в 1920-х годах. О том, с чем сталкивались женщины, речь пойдет ниже в этой главе.

Проект постановления Президиума ЦИК СССР, приложенный к декабрьской записке Ягоды, состоял из предложенной им формулировки закона, параграфа о его включении в уголовные кодексы каждой из республик, и заключительной части, в которой оставлялись в силе законы против изнасилования и принуждения к проституции. Этот проект был утвержден Политбюро ЦК ВКП(б) 16 декабря 1933 года[757]. На следующий день Президиум Центрального исполнительного комитета съезда Советов СССР одобрил фактически такое же постановление и передал его в соответствующий орган РСФСР для разработки соответствующих законопроектов[758].

Имелись существенные расхождения между исходной формулировкой проекта закона, предложенной Ягодой, и той редакцией, которая была принята высшими органами СССР (7 марта 1934 года)[759] и РСФСР (1 апреля 1934 года)[760]. Вероятно, о разнице менталитетов руководства партии и теоретиков-законотворцев, правивших советской юстицией, наиболее красноречиво свидетельствует лексика, которой стороны пользовались при обсуждении этого вопроса. Во внутрипартийной переписке и даже в Постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 16 декабря 1933 года в отношении данного преступления употреблялся грубый термин «педерастия». Традиционный же юридический термин «мужеложство» использовался во всех советских правительственных документах и в самом проекте закона. Проект Ягоды предлагал максимальный, но не минимальный срок наказания за простое и насильственное мужеложство. Кроме того, в проекте председателя ОГПУ было предложение включить в насильственное мужеложство такие признаки уголовного деяния, как «либо за плату, по профессии или публично»[761]. Эти квалификационные ограничения изъяли из проекта постановления Президиума ЦИК СССР на самой поздней стадии его подготовки. За неделю до публикации самого постановления, состоявшейся 7 марта 1934 года, в него был добавлен пункт о минимальном сроке наказания (три года за простую или насильственную форму мужеложства)[762]. Обозначение в постановлении низшего предела срока наказания говорит, с какой серьезностью относились юристы к данному половому правонарушению, отделяя его от прочих в Уголовном кодексе[763]. Причины, по которым формулировки Ягоды, упоминавшие мужскую проституцию и публичную демонстрацию, были отклонены, в доступных нам источниках не называются; возможные причины рассматриваются ниже.

Вопреки очевидному единообразию требований постановления от 7 марта 1934 года, формулировки и сроки принятия закона против мужеложства в некоторых республиках варьировались и затягивались без видимых причин. Украина была первой из союзных республик, которая 11 января 1934 года дополнила новой статьей свой уголовный кодекс. В УК Украинской ССР использовалась лексика исходного проекта Ягоды, который был утвержден Политбюро ЦК ВКП(б) 16 декабря 1933 года. В этой второй по величине республике Советского Союза мужская проституция и публичная гомосексуальность были прямо квалифицированы как преступления. Вдобавок в украинском УК не оговаривались низшие пределы сроков наказания за мужеложство[764]. Такие аномалии могли сказаться весьма серьезно на практике исполнения закона и вынесения приговоров, ведь на работу местной милиции влияла выраженная в новом законе озабоченность по поводу публично проявляемых мужской гомосексуальности и мужской проституции. Хоть украинские судьи и не имели особого выбора, кроме как назначать минимальные наказания, предусмотренные постановлением союзного уровня, они наверняка нашли способы избегать их, как и их российские коллеги, в 1930-е годы.

Статьей с аналогичным текстом по какой-то причине был дополнен и УК Таджикской ССР[765]. Во всех остальных республиках законодатели следовали языку статьи РСФСР, основанной на постановлении Президиума ЦИК Союза ССР от 7