Стальные боги - Замиль Ахтар

Забадары завопили. Победители пари сияли, когда медные монеты переходили из рук в руки. Ямин оттолкнул меня и встал.

– Ты… Кем бы ты там ни стал… Ты жульничал!

Он погрозил кулаком и ушел прочь.

Айкард наблюдал за происходящим из первых рядов толпы. Он сжимал в кулаке медные монеты и улыбался.

– В молодости ты был так же хорош?

– Лучше. Я все еще счищаю ржавчину.

Он протянул руку, чтобы помочь мне. Я поднялся на ноги и отряхнулся.

– Ты их уже видел? – спросил он.

– Кого?

– Ну, ты знаешь… Джиннов.

Я огляделся и увидел чистое небо, солнце над головой и забадаров, скандирующих: «Ке-ва! Ке-ва! Ке-ва!»

– Нет.

Мои поиски джиннов не увенчались успехом.

– Ладно… А ты можешь щелкнуть пальцами, чтобы подул ветер?

Я пару раз щелкнул. Ничего не произошло, как и в предыдущие сто попыток.

Со смерти Вайи прошло несколько дней. Я зарыл его святилище на поляне с голубыми лилиями, не уничтоженными ветром и огнем. Мы помолились за него, хотя никто не знал его по-настоящему. Он родился раньше большинства наших отцов и умер в семьдесят семь. То, что его мудрость обратилась в прах, без сомнения, нанесло удар по нашему делу. И да, он казался… другом. Смерть унесла больше друзей, чем я хотел бы сосчитать, – такова жизнь янычара. Я задался вопросом, сколько чьих-то друзей унес я. И сколько еще унесу. Неужели мы все состязались именно в этом? Разрывали дружбу, навеки обрывали связи между людьми? Я вздохнул, понимая, что лучше оставить такие вопросы до того времени, когда наконец высохнет кровь.

Наше дело вело нас на запад, к Рыжебородому и его флоту из трехсот кораблей. Мы торопились заключить с ним союз, как и с наместником Демоскара, янычаром с пятитысячной армией.

Сейчас мы встали лагерем в половине дня пути от Демоскара. На закате я понял, что не видел сегодня Сади.

Несрин с подружками свежевали кроликов у костра. Я улыбнулся им в ответ. Они зарделись, опустили головы и захихикали. Как я скучал по такой реакции. Мне совершенно не хотелось снова становиться старым. Однако два-три забадара тоже начали с интересом посматривать на меня. Какое счастье, что моя борода становилась гуще с каждым днем.

– Видела Сади? – спросил я.

Несрин ткнула меня в щеки и ущипнула за нос.

– До сих пор не могу поверить, что это ты. Толстый седой человек теперь выглядит как…

– Как принц из сказок о Махале, – вставила одна из ее подруг.

– Нет, как принц из сказки о принце рабов, – возразила другая.

– О нет, это же скучная история.

– Скучная? – Девушка обхватила себя руками, будто обнимает сказочного принца. – Это лучшая история любви на все времена!

Вторая девушка выглядела так, будто ее вот-вот стошнит.

– Может быть, если ты недоразвитая пятилетка!

Они продолжили спорить.

– Сади утром уехала с разведчиками, – сказала Несрин, покраснев от стыда за подруг. – Должны бы уже вернуться.

– Куда они отправились?

– На юг.

Я оседлал свою кобылу и поскакал на юг. Без ушей она не слышала моих команд, пришлось в два раза больше работать ногами. И я отрегулировал уздечку, чтобы она плотно обхватывала нос и голову. Нельзя было терять бдительность, потому что лошадь не могла предупредить о диких животных вне зоны видимости. И, хуже всего, она казалась угрюмой и настороженной, как и другие лошади в лагере.

Всего через несколько минут я увидел Сади у пруда, на поле одуванчиков. Она держала несколько штук в руках и по очереди обдувала их; зонтики взлетали, и ветер забирал их с собой. Ее лошадь лежала позади, словно гигантская собака, и Сади опиралась на ее розовый живот. В стволе кедра неподалеку торчало несколько стрел, все попали в одну точку.

– Несрин беспокоилась, – сказал я. – Она попросила найти тебя.

Идеальный летний закат дополняло стрекотание цикад.

– Ты лжец. – Другой рукой Сади обхватила бурдюк для воды. Ее щеки пылали, будто раскраснелись навечно. – Самый худший лжец. Лжец в мелочах. – Она снова подула и превратила еще один одуванчик в летучие белые пушинки.

– Ладно, ты меня раскусила. – Я спрыгнул с лошади, и с коротким ржанием она отправилась пить воду. – Люблю, когда к закату все уютно устраиваются по норам. – Я опустился на колени рядом с ней.

Ее дыхание пахло кислым и молочным, было похоже на кумыс. Кожаные штаны и рубашка испачкались в грязи.

– Ты пропустила мою победу в поединке. Ямин до сих пор негодует. – Я сел, взял бурдюк и потряс. Пусто. – Хм. Невежливо пить в одиночку.

– Я не одна. У меня есть Молоток. – Она махнула в сторону лошади, к спине которой был приторочен составной лук.

– Молоток? Странное имя для лошади.

Сади покачала головой.

– Ты дала имя своему луку?

Она поморщилась, когда ее щеки покраснели еще сильней.

– Посмотри на это. – Она указала на стрелы, торчавшие в дереве, и пробормотала: – Он заслужил это имя.

Я сел рядом с ней и сорвал одуванчик. Его медовый запах взбодрил меня.

– Так насколько же ты пьяна? Настолько, чтобы свалиться с лошади и давать имя лукам?

– Недостаточно пьяна для того, что мы делаем. – За пьяным взглядом Сади что-то скрывалось. – Я вовсе не сделана из какого-то металла, как ты считаешь. Я боялась выступить против младшего брата. Я дрожала и плакала, когда нужно было отрезать уши лошади, да так сильно, что это пришлось сделать Несрин. С чего ты взял, что я могу сразиться с Михеем Железным? Этот человек ввергает меня в ужас.

– Так и должно быть. Он обеспечил мне множество бессонных ночей. Но ты не одна. С тобой забадары. С тобой я.

– А это уже немаленькая ложь. Ты здесь не ради меня. – Яд в ее словах потряс меня. – А если я скажу тебе, что не могу? Если скажу, что хочу лишь скакать верхом и пускать стрелы в деревья? Ты это примешь? Нет. Ты используешь меня, как… как евнух-интриган в гареме!

Сади отвела взгляд и сморщила нос. Неужели я действительно был ее мучителем? Но это последнее, чего бы я хотел. Селуки всю жизнь меня использовали, даже те, кем я восхищался. Но все же…

– У тебя нет выбора. – Я сдул пушинки одуванчика. – Как удобно винить меня, когда на самом деле следует проклинать судьбу. Не я засунул тебя в утробу наложницы Селука. Не я сжег повозки, которые привезли тебя к забадарам. Хочешь стрелять по деревьям? Моли Лат дать тебе вторую жизнь, на этот раз в какой-нибудь жалкой деревне за тридевять земель отсюда.

Сади