Утоли мои печали - Татьяна Алюшина

Тут подошли и родители Григория, Павел Петрович и Елизавета Викторовна, сердечно обнялись с виновницей торжества, поздравили от всей души и поблагодарили.

Они так и стояли кругом вокруг Глафиры Сергеевны, в том числе и министр, и директор музея, и давнишний добрый знакомый семьи искусствовед, признанный авторитет в стране, обменивались мнениями и впечатлениями. Тут подтянулась и оппозиционная часть семьи, а куда ж без них, к тому же телевидение снимает и министр улыбается – надо соответствовать.

Марьяна тактично отошла в сторонку – пусть семейство Вершининых принимает лавры и благодарности, и двинулась по залу, разглядывая выставленные для обозрения экспонаты коллекции. Бродила, увлекаясь созерцанием прекрасных картин, забрела в угол зала, где были выставлены те самые малые формы, и вдруг услышала напряженный разговор, происходивший за распахнутой дверью:

– Николай Львович, – нервно говорила Алевтина Вершинина, – есть хоть какая-то возможность оспорить это ее решение?

– Нет, конечно, Алевтина Петровна, – услышала Марьяна недовольный голос семейного адвоката. – Глафира Сергеевна – умная и рассудительная женщина. Она специально, чтобы отмести любую возможность заподозрить ее в недееспособности, перед тем как передать коллекцию, обратилась в Министерство культуры с просьбой направить для ее обследования двоих независимых специалистов. Вы что же думаете, что министерство не провело своей экспертизы ее умственного состояния?

– Но, господи! – с отчаянием просипела Алевтина. – Это же сотни миллионов долларов! Сотни! Вот так взять и просто отдать! Не думая о семье, о том, что у нас есть проблемы и денежные необходимости! Это же предательство какое-то! – И напустилась на адвоката: – Как вы такое могли допустить, почему не отговорили ее, Николай Львович!

– Я не влияю на решение своих клиентов, – очень строгим, холодным тоном отчитал он женщину. – Я лишь слежу за законностью исполнения их волеизъявлений и блюду их интересы! Глафира Сергеевна четко и ясно заявила, что намерена передать коллекцию государству.

И ушел. А Марьяна, спохватившись, поспешила отойти подальше от двери, вернулась к созерцанию, но после услышанного ей разговора настроение пропало.

Глафира Сергеевна объявила, что устала, и ее поспешили сопроводить к выходу все те же официальные лица. На пороге особняка она обернулась и пригласила всю семью в усадьбу, отметить важное событие. Отчего Женуария немедленно сильно разволновалась чуть не до обморока – как же так: отметить! Она же не готовилась, ничего про банкет не было сказано, и чем гостей угощать!

И так разнервничалась, раскраснелась, озиралась вокруг рассеянно, видимо, пересчитывая потенциальных гостей, что Марьяна поспешила ее успокоить, взяла за руку и прошептала на ухо:

– Не волнуйтесь, Евгения Борисовна, сильно сомневаюсь, что кто-то, кроме родителей Григория, примет это предложение.

Она была недалека от истины: практически вся «оппозиция» ехать в усадьбу отказалась, сославшись на завтрашний рабочий день, и церемонно попрощалась с Глафирой Сергеевной. Под взглядами все еще сопровождавших ее отъезд официальных лиц и прицелом телекамер выяснять отношения или выступать родственники не стали. Сдержались.

А вот на следующий день…

Но по порядку. Родители Григория также не поехали в «родовое гнездо», договорившись прибыть в субботу.

В дороге Марьяна и Григорий все тревожней поглядывали на Глафиру Сергеевну, настолько явно уставшую и обессиленную, что Марьяна даже предложила поехать в больницу, но бабушка категорически отказалась, потребовав – только домой!

Когда они добрались до усадьбы, Вершинин на руках отнес бабулю в ее спальню, оставив на попечение верной Жени. А Марьяна позвонила врачу. Доктор, выспросив симптомы, посоветовала сделать укол, вызвать «Скорую», если будет плохо, и перезвонить утром, сообщить, как здоровье пациентки.

– Может, тебе здесь остаться на всякий случай? – задумчиво предложила девушка Вершинину.

– Можно, – кивнул он и улыбнулся многозначительно: – Но вместе с тобой. Весь свой незабываемый пубертатный подростковый возраст я мечтал привести в нашу с Костиком келью сговорчивую девчонку и… – обнял он ее двумя руками за талию. – Если бы ты знала, какие жаркие картины и видения обуревали меня на той кровати!

– Могу себе представить! – рассмеялась тихонько она.

Но Глафира Сергеевна вроде была молодцом и очень скоро заснула. Женя уверила их, что присмотрит за старушкой. А Марьяна с Григорием вдруг обнаружили, что сильно проголодались, и отправились в кухню.

Кулинарить им не пришлось – ответственная домработница, невзирая на свои стенания у стен Министерства культуры, оказывается, наготовила перед отъездом разной вкуснятины. Не на ораву, конечно, но вполне основательно. И Марьяна с Вершининым, набрав всяких закусочек и запеченную в тесте рыбу, тихо удалились к ней домой.

– Как думаешь, – спросила Марьяна Григория, когда они устроились за столом в кухне, решив, что на сегодня официоза с них вполне хватит, – твои родственники будут с Глафирой Сергеевной разговаривать?

– Общаться, думаю, будут, но редко, – поделился размышлениями Вершинин. – А вот выскажутся непременно. Вообще удивительно, как они удержались сегодня и не устроили разборку.

– Ты знаешь, что Глафира Сергеевна дала Валентине деньги на адвоката для Виталия? И что она наняла специалистов, которые помогли быстро и выгодно продать его бизнес, не допустив, чтобы его прибрали к рукам помощники Виталия? – спросила Марьяна.

– Знаю, – кивнул Григорий и усмехнулся: – Вы с ней два сапога пара: одна утешать злодеев кидается, другая адвоката убийце мужа оплачивает исключительно из гуманистических побуждений.

– Это нормально, – уверила ровным тоном девушка. – К тому же Виталий и так понесет неподъемное для него наказание. Ты можешь представить, какая у него будет жизнь в колонии строгого режима.

– Да уж, – невесело согласился Вершинин. – Семь лет получил. Выживет ли он, вот в чем вопрос?

– Выживет, – уверила Марьяна. – Я видела его на суде: он похудел сильно и даже лучше выглядеть стал, но не казался раздавленным и потерянным. В колонии ему, конечно, достанется, но он пристроится художником или дизайнером при начальстве и выживет. Вот увидишь.

– Ну дай-то бог. Хватит с нашей семьи криминальных страстей и смертей, я думаю, – согласился с ее аргументами Григорий и тряхнул головой, прогоняя неприятную тему. Затем, отставив кружку с чаем, которым они заканчивали ужин, тихо позвал: – Иди ко мне, – и протянул ей руку.

Марьяна пересела к нему на колени и обняла, заглядывая в начинавшие зеленеть глаза…

Насчет «хватит страстей», как выяснилось на следующий день, Григорий Павлович сильно погорячился. Высказать свое громкое недовольство примчалась вся родня.

Причем утром. Пусть и не ранним, но все же утром – во, как их приперло!

Получилось так, что Алевтина обзвонила родственников, уведомив, что собирается прямо сейчас серьезно поговорить с мамой и желает предложить идею, которую, по ее мнению, необходимо воплотить в жизнь немедленно.