Цена его любви - Кира Шарм

Губами ловлю ее одурительный новый крик, что слаще любой музыки разливается по венам. Слизываю капельки крови из прикушенной губы.

Ласкаю, как одержимый, сжимая, выкручивая ее соски, втягивая в себя каменные горошинки, которые торчат вверх, требуя ласки.

Рычу. Схожу с ума.

С криком кончаю, заливая ее спермой. Под ее новый оргазм. Член просто разбухает, когда ее стеночки начинают сжимать его в новых судорогах.

Даже не выхожу.

Этого мало. Так мало!

Как глотнуть одними губами воздух. А хочется надышаться! Хочется, блядь, дышать! По-настоящему. Полной грудью! Всегда.

— Люблю тебя, — обхватываю руками пополневшие после родов полушария груди. — Спасибо тебе, любимая.

Не могу оторваться от ее губ.

Терзаю их.

Дурею от того, что ощущаю на своей спине полоски царапин от ее ногтей. От ее страсти. От того, как зарывается пальцами в мои волосы. От того, что ее глаза распахнутые, переполненные страстью и всем, чего выразить словами невозможно, так близко от моих глаз.

— Спасибо, что ты есть, — шепчу, чувствуя, что как на крючок попал на ее небесный взгляд. Крючок, что вертится, переворачивает, перемалывает все внутри.

— За сына, — скольжу раскрытыми ладонями по бархатной коже, чувствуя, как горят руки от каждого прикосновения. Будто сам все это время без кожи был.

— За то… Что ты моя…

Аккуратно, медленно добираюсь до дрожащий нежных складочек.

Член внутри нее уже налился сталью. До трясучки трудно сдерживаться. Хочется вбиваться. Ударять о ее бедра. Высекая все новые и новые крики из ее рта. До боли впечататься хочется.

Но я сдерживаюсь. Хоть это пиздец как запредельно. Сдерживаюсь, чтобы запомнить эти ощущения. Прочувствовать по полной. Я. В ней. На грани и за гранью. Хочу. Хочу, чтобы это не кончалось. Никогда.

За то, что только с тобой я по-настоящему жив, моя Даааааша!

Моментально взрываюсь, чувствуя, как судорожно начинают сокращаться ее стенки вокруг моего до одури разбухшего члена. Головка наливается так, что, кажется, еще немного, и я взорву мою девочку изнутри.

Черт. Как же я теряю от тебя голову, моя маленькая, такая сильная, такая хрупкая, малышка. Моя единственная. Моя жизнь.

Обхватываю бедра, дергая еще сильнее на себя.

— Влад…

Она сжимает мою шею ногами.

— Люблю. Люблю тебя. Больше жизни люблю, — стонет, выворачиваясь в бешенном оргазме, задыхаясь, хрипло, рвано, — а по венам напряжение тока в миллион вольт проносится. Губит. Струной напряженной, звенящей, одуревшей, меня самого выворачивает.

Больше не жалею.

Вколачиваюсь как бешенный. На запредельной скорости. Только имя ее выдыхаю, выкрикиваю с болезненным рычанием, жадно слизывая с ее губ свое.

И в этот миг кажется, что все возможно.

Что снова над нами, вокруг нас — звезды, а не ледяной подвал.

Что мы парим над ними, а все остальное, — хрень ненастоящая. Потому что нет. Нет этого всего остального. Нет и не было никогда.

Ничто не имеет значения. Ничто не важно. Ничто не может быть настоящим, кроме нас. С ней. Слитых в одно. Слитых так неразрывно, что даже смерть, расстояние и время не разъединит. Никогда. Ничто не в силах.

— Моя, — шепчу, веря сейчас в невозможное. В то, что обещал своей девочке когда-то, миллиард, кажется, лет, назад.

Зная, что никогда этого не будет. Что, возможно, в последний раз мы с ней вместе. Потому что я не могу. Не имею права подвергать ее жизнь новой и новой опасности.

Но сейчас я верю. В то, что все однажды действительно закончится. Настанет мир. И все у нас будет.

Звезды. И тишина, в которой мы просто, замерев и обнявшись, будет сливаться одним дыханием. Долгие разговоры на мягком ковре у камина, когда мы будем сплетаться телами. Переплетать руки и ноги так, что не различить, где чьи. После долгих часов страсти. Не украденной, не вырванной от жизни.

Прогулки за руки по хрустящему снегу. Мороженное с ней и нашими детьми. Что все это будет. Что все возможно…

Прижимаюсь к ее лбу своим.

Вижу, как хочется ей закрыть глаза. Отдохнуть. Поспать. Отдышаться. Как судорожно она пытается их держать открытыми. Лишь бы не разорвать эту незримую нить, что тянется из сердца в сердцу. Лишь бы впитывать то, что плещется в моих глазах. Пропитаться этим насквозь. Припасть и напиться.

— Даша, — медленно, безумно нежно провожу по ее щеке рукой.

Она тут же ловит мою руку, прижимая к своему лицу.

— Все будет у нас, девочка. Я обещаю. Эта война… Она рано или поздно закончится. Не так быстро, как я рассчитывал. Но все же… Может, еще пару лет… Если… — судорожно сглатываю. — Если ты готова ждать…

— Я готова, Влад, — шепчет, снова надрывая мне сердце.

Разве бывает такая любовь? Такая преданность, верность в женщинах?

Простая ведь девочка.

Она с ума могла сойти от страха за себя и бежать прочь, без оглядки, наплевав на все чувства.

Или распробовать красивой жизни с Санниковым. Роскошь. Богатство. Дорогие шмотки, побрякушки и курорты. Безопасность и тепло. Исполнение любого ее желания, любого каприза по щелчку пальцев.

Но нет.

Она здесь. Со мной. С этом, блядь, подвале. И смотрит с такой любовью, с такой нежностью, что снова и снова сжимает мое сердце в своих маленьких, хрупких ладошках. Если б только знала, как сильно сжимает. Насколько я весь, без остатка, и навсегда принадлежу ей…

— Я буду ждать тебя сколько угодно, Влад. Сколько нужно. Хоть до самой старости. Ведь ты — моя жизнь…

Зарываюсь лицом в ее волосы.

Кто бы ждал?

Кому вместо роскоши нужны страх и проблемы?

Только она.

Только моя девочка способна так по-настоящему любить.

Не знаю, чем я заслужил такое блаженство. Такую награду после всего дерьма, которое навыгребал и сотворил в жизни сам. Не заслужил. Но, блядь, я ни за что не откажусь от этого!

Не смогу отказаться. Не смогу ведь отпустить. Как в тисках сжимаю руками хрупкое трепещущее тело.

Опомнившись, ослабляю хватку. Еще синяков наставлю моей девочке. Или, не дай Бог, ребра у нее треснут! Совсем мозги потерял, так сжимать!

— Я буду ждать, — проводит своей ручкой по моей щеке. И я ловлю. Судорожно покрываю ее ладонь поцелуями. — Всегда буду ждать тебя, Влад. Каждый рассвет и каждый закат, — знай. Я стою на пороге. Любого дома. Где бы я ни была. И жду. Жду, пока ты вернешься.

Блядь.