Поклонники Сильвии - Элизабет Гаскелл

Но он так и ушел, ни словом не обмолвившись о своих достижениях на деловом поприще. Счел, что не подобает хвалиться успехами в такой вечер, когда в умах и сердцах всей семьи довлеют мысли о смерти и потере друзей – мысли, на время затмившие все остальные радости и горести земного существования.

В итоге столь важная новость до Робсонов дошла в виде сплетни, которой с Дэниэлом поделился один приятель из Монксхейвена в очередной базарный день. Долгие месяцы Филипп предвкушал, как он поразит обитателей Хейтерсбэнка этим сногсшибательным известием и затем возложит свою удачу к ногам Сильвии. И вот они о том узнали, но не от него, и теперь он лишен возможности использовать эту сенсацию в намеченных им целях.

Дэниэл всегда проявлял любопытство к делам других людей, а теперь он особенно старался разузнать новости, которые могли бы заинтересовать Сильвию, вывести ее из состояния безразличия ко всему и вся. Возможно, фермер думал, что поступил не очень мудро, позволив ей обручиться с Кинрэйдом, ведь он привык обо всем судить по результатам. Имея все основания сожалеть о том, что он поощрял поклонника, чья безвременная кончина глубоко потрясла его единственное дитя, Дэниэл тем более не хотел, чтобы Белл узнала, сколь далеко зашли отношения между их дочерью и гарпунщиком в ее отсутствие. И даже попросил Сильвию сделать ему одолжение и не откровенничать об этом с матерью – не желал терпеть немые упреки жены, от которых внешне всегда отмахивался с презрением.

– Давай не будем волновать маму, не надо говорить ей, что он часто бывал у нас. А то она подумает, что он приходил к тебе, моя бедняжка, и сильно расстроится – она ведь очень строга в вопросах брака. И она еще очень слаба, дай бог только к лету окрепнет. Не хочу я, чтоб она переживала. Пусть это останется между нами.

– Жаль, что мамы не было дома, тогда она все знала бы сама, без моих откровений.

– Ничего, дочка, так даже лучше. Ты скорее оправишься, если никто не будет об этом знать. А я сам тоже больше не стану тебе напоминать.

И слово свое он держал. Но с той поры обращался к дочери всегда с трепетной нежностью в голосе; начинал суетливо искать ее, если Сильвии хотя бы минуту не было там, где он ожидал ее найти; всячески старался проявить внимание к ней – дарил приятные пустячки, спешил поделиться новостями, которые, по его мнению, могли ее заинтересовать. Все это западало ей глубоко в сердце.

– И знаете, о чем гудит весь Монксхейвен?! – выпалил с порога Дэниэл, не успев даже снять пальто, в тот день, когда узнал о высоком положении Филиппа. – Имя твоего племянника, хозяйка, Филиппа Хепберна, теперь красуется на вывеске магазина Фостеров. Буквы здоровые, четыре дюйма высотой. Отныне лавка принадлежит ему и Кулсону, а не Фостерам.

– Так вот зачем он ездил в Лондон, – только и промолвила Белл. Она, разумеется, обрадовалась, но охать и ахать не стала.

– Четыре дюйма, не меньше! Сначала я услышал об этом в «Гнедом коне», но подумал, что надо бы увидеть своими глазами, а то вы не поверите. Говорят, эту вывеску изготовил в Йорке Грегори Джонс, медник-жестянщик. Так пожелал старый Джеремая, никакая другая его бы не устроила. Доход Филиппа будет составлять несколько сот фунтов в год.

– А Фостеры, оставаясь в тени, так сказать, будут забирать большую часть прибыли, – заметила Белл.

– А как же иначе? Должны же они вернуть свои деньги, верно, дочка?! – обратился он к Сильвии. – В следующий базарный день я возьму тебя с собой в город, и ты сама все увидишь. И в магазине твоего кузена я куплю тебе красивую ленту для волос.

Должно быть, Сильвии сразу вспомнилась другая лента – та, что она некогда вплетала в волосы, а затем разрезала надвое, ибо она будто отпрянула от слов отца, сказав:

– Я не смогу пойти, и лента мне не нужна, но все равно большое спасибо, папа.

Белл, понимая, что творится у дочери на сердце, страдала вместе с ней, но сочувствия не выразила. А продолжала расспрашивать мужа – торопливее, чем это было ей свойственно, – обо всем, что касалось возвышения Филиппа. Пару раз даже Сильвия что-то спросила, проявляя вялый интерес, а вскоре, утомившись, пошла укладываться спать. Несколько минут после ухода Сильвии ее родители сидели молча. Затем Дэниэл заметил – таким тоном, словно оправдывая поведение дочери, а также успокаивая себя и жену, – что уже почти девять, а сейчас долго не темнеет. Ничего не сказав в ответ, Белл собрала шерсть и стала готовиться ко сну.

– Мне казалось, одно время Филиппу нравилась наша Сильви, – нарушил молчание Дэниэл.

Белл не сразу ему ответила. Она лучше понимала дочь, нежели муж, пусть тот и больше знал о событиях, повлиявших на душевное состояние Сильвии.

– Если ты про то, чтоб они поженились, – заговорила она через пару минут, – так наша бедная девочка еще не скоро сможет полюбить кого-то другого.

– Да я не о любви, – возразил он, будто жена его в чем-то упрекнула. – У женщин вечно любовь да замужество на уме. Я только напомнил, что одно время Филиппу нравилась наша девочка, да и сейчас, по-моему, нравится. А ведь он скоро будет зарабатывать двести фунтов в год. А о любви я не сказал ни слова.

В связи с переменами в деловой сфере, затронувшими Хепберна и Кулсона, молодым людям предстояло по-новому организовать и свой быт.

Фостеры, с назойливостью доброхотов, склонных навязывать свое благодушное покровительство, между собой решили, что Элис Роуз со своим хозяйством и домочадцами переберется в дом при магазине и что Элис, с помощью умелой служанки, которая в настоящий момент обеспечивала быт Джона, как и была, останется хозяйкой, а Филипп с Кулсоном – ее постояльцами.

Но Элис никогда бы не согласилась произвести перемены в своей жизни по чужой указке, тем более что у нее были все основания отклонить предложение Фостеров. Она не намерена на склоне лет куда-то переселяться, заявила пожилая женщина, и не готова менять свой уклад ради столь неопределенного будущего. Хепберн и Кулсон молоды, аргументировала она, рано или поздно женятся, и тогда избранница того или другого пожелает обосноваться в добротном старинном доме при магазине.

Тщетно все те, кого затрагивали запланированные перемены, убеждали ее, что в случае такого события первый из женившихся компаньонов приобретет свое жилье и она по-прежнему будет здесь полновластной хозяйкой. Элис отвечала – и вполне резонно, – что жениться могут оба и, разумеется, хозяйкой в доме при магазине должна будет стать жена одного из компаньонов; а она не желает зависеть от прихотей молодых людей, ведь они, даже лучшие из них, в вопросах женитьбы всегда совершают непоправимую глупость; причем сказано это было саркастически-презрительным тоном и с такой неприязнью, словно сами молодые люди всегда находят себе недостойных жен, но у них не хватает ума положиться на выбор людей более зрелых и мудрых.

– Ты, наверно, озадачен, с чего это Элис Роуз вдруг разбушевалась так сегодня утром, – сказал Джеремая Фостер Филиппу после обеда, когда они закончили обсуждение последних деталей этого плана. – Полагаю, она вспомнила свою молодость, когда сама была привлекательной молодой женщиной и наш Джон мечтал жениться на ней. Да только она ему не досталась, вот он до сих пор и живет холостяком. Но не ошибусь, если скажу, что все, чем он владеет, отойдет ей и Эстер, хоть Эстер и не его дочь. Кому-то из вас, Филипп, тебе или Кулсону, следует попытать счастья с Эстер. Кулсону я сегодня уже обрисовал ее перспективы. Ему первому, потому что он племянник моей жены, но теперь вот и тебе говорю, Филипп. Для дела будет хорошо, если один из вас женится на ней.