Золотая империя - Шеннон Чакраборти

Нари хотела запротестовать. Отодвинуться и выставить заслон между ними. Хотела нацепить привычную маску.

Вместо этого она сдалась. Она не помнила, кто из них двинулся первым, но вот Али уже обнимает ее, а она прижимается к нему, зарывшись лицом в тепло его шеи.

– Я думала, что ты умер, – всхлипнула она. – Я думала, что я умерла. Я думала, что всех подвела, и ничего не могла сделать. Не могла даже сопротивляться. Их было слишком много.

Али притянул ее ближе.

– Все хорошо, – прошептал он. – Кандиша ушла. Гули исчезли. Она понятия не имеет, где мы находимся…

– Она найдет нас. Она поджидала нас. – Ее заново охватило отчаяние. – Она владеет магией, которая для нас непостижима. Все они: ифриты, Манижа, Дара… А у меня нет ничего. У меня нет моего дара. А моя мать…

Нари не могла заставить себя произнести эти слова, потому что содеянное Манижей было гораздо хуже. Магия без магии, и тем более действенная. Она смогла заставить Нари почувствовать себя никчемной. Глупой. Ее мать видела насквозь ее мнимую смекалку и читала ее лучше, чем Нари – свои мишени, подмечая не только ее привязанность к Али, но и ее амбиции, ее комплексы по поводу своего шафитского происхождения – и переплавляя все это в клинок метких слов, которые выбили у Нари почву из-под ног.

– Я больше не могу, – выдавила она. – Просто не могу.

Нари была сильной, она не привыкла сдаваться, но сейчас у нее не получалось собрать себя по частям, пережить эту новую неудачу и сражаться за будущее, которое казалось заранее обреченным.

Али отстранился ровно настолько, чтобы встретиться с ней взглядом. На секунду показалось, что теплый серый цвет его глаз подернуло темноватым туманом, но затем все исчезло.

– Я отвезу тебя обратно в Египет, – пообещал он. – Я найду способ. Кандиша считает тебя мертвой. С этой легендой я войду в Дэвабад и в Та-Нтри. Ты можешь вернуться к Якубу и построить жизнь, о которой мечтаешь, где никакие волшебные существа не будут ставить тебе палки в колеса. Ты этого заслуживаешь.

Его слова разбередили ее душу. Нари так и видела это: выход, спасение от всего. Она могла представить себя тридцать лет спустя, в окружении своих собственных учеников и соседских детей, чьи роды она принимала, когда фантастический город Дэвабад, край джиннов и магических дворцов, останется для нее не более чем легендой.

Для этого нужно лишь отвернуться от всех, кого она любила. И тогда Нари сама разрушит то, что построила.

В этот момент солнце показалось из-за горизонта над океаном, превращая волнующееся море в яркую огненную вспышку красок. Обжигающе желтый и винный-алый, жженый оранжевый и теплый медный. Это напомнило ей о дэвабадском озере утром Навасатема. О том, как она смеялась и улыбалась вместе со своим народом, пока они жгли фонари и пели молитвы Создателю, чествуя основание своего дома.

Как Анахид это удалось? Возможно, ее потомки и сбились с пути – такова, похоже, судьба всех революций, – и все же… как Анахид удалось спасти племена от бедственных последствий проклятия Сулеймана, объединить их, защитить от посягательств ифритов и построить великолепный город? Целую цивилизацию? Может, она была слеплена из более прочного теста, чем Нари? Или она глубоко прятала грызущие ее сомнения, заставляла себя уверенно улыбаться и шла вперед, не прекращая молиться о том, чтобы не допустить ошибку?

Нари чувствовала на себе выжидающий взгляд Али. Сделав глубокий вдох, она переплела его пальцы со своими, а затем прижала его руку к своей щеке.

– Спасибо, – тихо сказала она. – Но мне понадобится твоя помощь кое в чем другом.

Али замер, так близко, что их дыхание смешивалось в теплом воздухе.

– В чем?

– Я хочу вызвать огонь.

Солнце уже поднялось высоко над горизонтом, когда они закончили копать небольшой пруд на линии прилива. Их одежда промокла от морской воды. Нари осторожно опустила в пруд ребристую раковину цвета корицы, где та мерцала в оранжевом свете.

Нари совершила все возможные омовения, ополаскивая руки и ноги в брызгах океана, зачерпывая воду в ладони и подставляя каплям свое лицо и спутанные волосы. Соль и песок высыхали на ее коже, оставляя запах свежести, запах нового начала.

Нари подозвала Али и положила руку ему на сердце:

– Подними печать.

Он подчинился, и печать спала сразу же – у них получалось все лучше и лучше. Другой рукой Нари наколдовала пару языков пламени и подожгла ветку плавника, который они насобирали. Нари отпустила Али, с сожалением чувствуя, как покидает ее магия.

– Можно я… с тобой посижу? – спросил Али. – Я не хочу мешать, или если это запрещено…

– Не думала, что тебе это интересно, – удивилась Нари.

Али посмотрел на нее в ответ, и в его взгляде отражался океан.

– Мне интересно.

– Тогда присаживайся, – сказала она, похлопывая по влажному песку рядом с собой.

Нари поднесла тлеющую ветку к сухому пучку травы, который она запихнула в раковину, и та вспыхнула пламенем. Держа ветку в одной руке, она склонила голову и стала тихо молиться на дивастийском.

Проводить ритуал оказалось приятно, даже лучше, чем она ожидала. Нари не молилась с тех пор, как покинула Дэвабад, с самого рассвета Навасатема, когда она зажигала масляные лампы вместе с Низрин. У Нари всегда были сложные отношения с религией – главным образом потому, что для нее это больше смахивало на обязанность, чем на истинную веру. Она могла зваться бану Нахидой, но нередко чувствовала себя мошенницей и страстно желала разделить глубину убеждений, которую наблюдала во многих окружавших ее дэвах. Она тоже хотела поверить в высшую силу и в то, что в беспощадном хаосе, поглотившем их мир, есть смысл.

Молятся ли Манижа и Дара? Может, прямо сейчас ее мать проводит утреннюю церемонию в храме дэвов и ставит метку на чело своего верного Афшина? Нари знала, что раньше Дара был религиозен – он и убивал, будучи наученным, что того требует Создатель.

И долгое время одной этой мысли было бы достаточно, чтобы пошатнуть веру Нари. Как она может делить одни ритуалы, одни молитвы с теми, кто прикрывался ими, убивая невинных? Но, глядя на свою непритязательную огненную купель и усыпанное солнечными бликами море, часть ее сомнений рассеялась.

Ее мать была преступницей, коротко и ясно. Манижа могла говорить все, что ей заблагорассудится, но это она попрала свой долг. Ведь как бы ни складывались отношения между их народами, Анахид построила город для всех племен. Она была целительницей, объединительницей, самими небесами благословенной чудодейственными силами.

Манижа не могла себе этого присвоить. И никто не мог. Нари имела равные со всеми права на то, чтобы черпать силы в наследии и вере Анахид.

Она сделала глубокий вдох и коснулась тлеющей веткой лба, помазав его пеплом. Ничего не говоря, Али опустил голову, и Нари поставила ему такую же метку. Некоторое время они сидели молча, пока плавник прогорал, а с волн уходили солнечные блики.