Сверхчеловек говорит по-русски - Максим Калашников

Запомнят, к примеру, как все праздничные ночи расцвеченная словно игрушечный замок из Диснейленда, затмевающая «неказистый» православный собор, светилась от счастья гигантская мечеть Кул-Шариф, чья архитектура нарочно приближена к образу стамбульской Айя-Софии. Кто-то наверняка отметил про себя новое значение Казани как «собирателя земель», как места, где был заложен новый межгосударственный союз России, Белоруссии и Казахстана — словно именно от Татарии сегодня расходится кругами воля к постепенному возвращению русского государственного тела в границы Советского Союза. Другие надолго запомнили необычайно пышные поздравления в адрес города-юбиляра — среди них выделялся текст генсека ООН, в котором Казань была названа «центром мировой цивилизации». Питерцы наверняка еще долго будут припоминать казанцам, как надменно те отказались от дара города на Неве — памятника Петру Великому, предпочтя ему изваяние «певца Евразии» Льва Гумилева. Кто-то разглядел в новой Петербургской улице, выстроенной к празднику всей Россией, недоброе предзнаменование, вспомнив, как точно так же весь Союз отстраивал «в подарок» кварталы Ташкента, Душанбе, Алма-Аты — где нынче те кварталы? У многих отложится в памяти, как по-хозяйски вел себя среди гостей Минтимер Шаймиев, сколь растерянно выглядели лидеры стран Содружества, впервые лет за двадцать спустившиеся в метро, и как паясничал президент Путин, читая перед казанской общественностью речь на татарском и, рисуясь, бросал в зал: «Я еще и не так умею!».

Об этом будут вспоминать. Но как бы ни трактовались эти казусы, они свидетельствуют об одном — о том великом ренессансе, что испытывает нынче татарский народ, словно он желает опровергнуть Гумилевскую теорию этногенеза, согласно которой век пассионарности даруется этносу лишь один раз в его не столь уж и длинной истории. Пока Россия скукоживается, пока русский народ медленно теряет свое влияние на просторах континента, разбуженного походными песнями сепаратистов, мусульманская Татария справляет пир.

Как следует относиться к этому? Ужасаться ли тому, как вырастает на глазах посреди русских земель, вдоль русской реки новоиспеченный субъект государственности? Радоваться ли, предрекая появление новых «скифов», новых «азиатов», которые, смешиваясь с русскими, создадут новый «евразийский» сверхэтнос, что сметет Европу в XXI веке? Или, быть может, не придавать этому значения, считая казанский праздник лишь очередным президентским пиаром, во время которого важному субъекту Федерации бросили вкусную кость под грохот салюта?

Кажется, более правильным является следующее понимание роли татарского фактора в судьбе России. Ось Россия-Казань-мусульманский мир — это важнейший «цивилизационный тоннель», по которому в обе стороны могут закачиваться грандиозные потоки информации, методик, проектов и пиара, слагающих геополитическое влияние одной цивилизации на другую: русская и исламская реки сходятся под Волгой. Сам по себе тоннель этот не хорош и не плох, это лишь инструмент; и видя, как сегодня возвышается Казань, можно лишь радоваться качественному улучшению такого инструмента влияния. Весь вопрос в том, кто лучше, кто адекватнее сможет на нем сыграть.

Было время, когда Советский Союз через Среднюю Азию и Кавказ осуществлял геополитическую экспансию в мусульманский мир. Ресурсы, которые закачивались в среднеазиатские республики, в их элиты, в их инфраструктуру, рано или поздно откликались просоветским переворотом в одной из государств Ближнего Востока, резким ростом числа изучающих русский язык арабов, неожиданным сближением с той или иной страной Магриба, выгодным военным контрактом, активизацией антиамериканских настроений, найденным компромиссом в нефтяной политике, очередной политической уступкой в пользу Советского Союза…

С тех пор Россия практически утратила подобное умение — влиять на международную обстановку через внутренние факторы. И уже долгое время происходит обратный процесс — мусульманский и тюркский мир транслирует в Россию через «цивилизационную трубу» собственные представления о мире, и исламские республики России выступают агентами этой встречной экспансии. И вот уже Россия, четыреста лет до этого прожившая в ритме славяно-тюркской культуры, в симбиозе православия и ислама, содрогается от взрывной экспансии ваххабитов, переламывается пополам вдоль сепаратистского «разлома» Кавказ-Уфа-Казань, глядит с ужасом в восточные лица миллионов флибустьеров, заполонивших рынки и казино. И нынешний праздник — который во времена оные был бы отыгран как мощнейший вброс просоветского исламо-тюркского элемента в пропагандистские сферы Ближнего Востока, нынче выглядит как очередной «парад суверенитета», принимать который в спешном порядке примчался лично Путин.

«Цивилизационный тоннель» не запрёшь — не форточка. Захламить его дешевым пиаром, показными празднествами и подачками из бюджета тоже не удастся — в итоге прорвёт так, что затопит всё вокруг. Нужно заново учиться его использовать, иначе мы все взлетим на воздух…»

Разрушение СССР и Красного проекта вызвали, по выражению Сергея Переслегина, обратные волны. Ценой слома Союза стали потоки иммигрантов из Азии, затапливающие славянские города и районы. Те, кто жил в СССР до Горбачева, прекрасно помнят, что в нем и речи не шло о нашествии азербайджанцев в Москву, армян — на Кубань, а крымских татар — в Крым. Никакие северокавказские преступные группировки не делили сферы влияния в столице, не брали под контроль важнейшие гавани или банки. Разгромив вполне современный Красный проект, дурные россияне вызвали еще одну ответную волну: нашествие средневековья, дикого фундаменталистского варварства. Столько лет твердили о том, что СССР — тюрьма народов, его история — кровь и позор, что наши идеалы, 1945 год и прорыв в космос были бессмыслицей! Тем самым «элита» и дурная интеллигенция вызвали презрение к нам соседних народов. Они стали искать иные идеалы — и тут США и Британия вместе с Саудовской Аравией предложили им ваххабитский фундаментализм. Новое варварство. Вождям этой волны архаичной мерзости потребовались удобные враги, коих надо убивать, грабить и эксплуатировать. Кто лучше всех подходит на сию роль? Русские. Ослабевшие. Рассыпавшиеся, как нация. Деморализованные и нездоровые. Угнетаемые враждебным чиновничьим государством. Кроме того, в этом государстве сплоченные пришельцы из Азии могут покупать больших и малых русских начальников. Те за деньги маму родную в зиндан отправят!

Кстати, продажность россиянского государства прекрасно просекли и китайцы, ныне успешно колонизирующие Сибирь и Приморье, хозяйничая в тамошних краях, как у себя дома. И вот орды пришельцев покоряют Москву и Владивосток, врываются в Южный федеральный округ, занимают пустующие земли в Средней полосе…

Такова еще одна цена разрушения СССР-1. А что дальше?

В домовом лифте Калашникова есть замечательные граффити. Их стоит привести, сохраняя подлинное написание. «Татары — низшая раса!» — гласит одна. «Курить зоприщено» — вторая. «The last Rassian patriots» («Последние русские патриоты») — третья. Они сделаны одним и тем же почерком.

Сначала разбирает дикий смех. Потом накатывает ледяная тоска. В этих каракулях отразилось все наше больное, надломленное время. Я представляю писавшего. Худой, нездоровый подросток в потертой нейлоновой курточке из Китая с нашитым бело-сине-красным шеврончиком. Бледный цветок в бетонных московских джунглях. С бутылкой какого-то пивного пойла в руке. С нищими родителями, сосущими то же пиво и упирающимися по вечерам в экран телящика — в поисках электронно-иллюзорных наркотиков. Это «дитя Ельцина», обреченное на беспросветье и бедность с самого начала своей жизни. Учащееся в школе демократических времен, а потому не знающее ни родного русского, ни международного английского языка. Russian — это «русский» на наречии англосаксов. Читается как «рашен».