Полная история Руси - Михаил Погодин

Лишь только вступила рать в пределы новгородские, как и начала предавать все огню и мечу; жгли села, убивали людей, пленили жен и детей, похищали имение. На пространстве трехсот верст все было разорено и опустошено.

Новгородцы решили у себя защищаться и бились так успешно, что вся осаждающая рать предалась поспешному бегству (1170).

Андрей не достиг своей цели, рать его была разбита, он, казалось, должен был уступить, — но нет, побежденный, он все-таки остался победителем, и уступили новгородцы, а не он. Сила его уже не зависела от случайностей: новгородцы вскоре должны были указать путь от себя своему храброму защитнику, князю Роману, и прислали к Андрею просить его о мире и князе. Ужасная дороговизна возникла у них вследствие разорения, недостатка в подвозе из соседних, Андрею подчиненных, областей или неурожая.

Андрей, довольный их покорностью, дал им Рюрика, брата умершего, между тем, Святослава Ростиславича, из-за которого он начал войну (1171).

Между тем, не стало в Киеве брата Андрея, Глеба (1172). Ростиславичи, княжившие в городах окружных, соблюдая свои выгоды, осмелились без ведома Андрея призвать на великое княжение Владимира Мстиславича из Дорогобужа, действительно старшего из потомков Мономаха. Андрей приказал Владимиру идти вон из Киева назад в Дорогобуж, а Роману приказал идти из Смоленска в Киев, послав сказать Ростиславичам: «Вы нарекли меня отцом, и я хочу вам добра; я даю Киев вашему брату Роману». Роман смоленский, по слову Андрееву, пришел в Киев, а Владимир, между тем, умер (1172).

Новгородцы, прогнавшие своего Рюрика, который начал было действовать не согласно с Андреем, отняв посадничество от преданного ему Жирослава, опять просили себе князя у него. Андрей сначала прислал посадничать того же Жирослава, прибежавшего от Рюрика под его покровительство, а потом дал своего младшего сына, Георгия (1172). Новгородцы слушались его во всем, и сам архиепископ Иоанн, который столько прославился во время последней осады города, приходил к нему во Владимир.

Но вдруг один нечаянный слух нарушил его спокойствие: ему сказали, что брат его Глеб в Киеве умер не своей, а насильственной смертью, изведенный киевскими боярами, и он потребовал их у Ростиславичей: «Выдайте мне Григоря Хотовича, Степанца и Олексу Святославця, — это враги всем нам». Ростиславичи не хотели их выдать, и отпустили Григоря от себя. Рассерженный Андрей прислал сказать Роману: «Ты не ходишь в моей воле с братьею своею — иди же из Киева, а Давыд из Вышгорода, Мстислав из Белгорода. Ступайте в Смоленск и там делитесь между собою. Киев я отдаю брату Михалку».

Так был силен Андрей, что одного своего слова он считал достаточным, чтобы выслать многих князей из их княжеств и произвести совершенно новое между ними размещение.

И этого слова было, в самом деле, достаточно: Роман, услышав его, собрался и беспрекословно выехал из Киева, а Рюрик, Давыд и Мстислав огорчились и решили попытаться, не успеют ли переменить гнева на милость. Они послали сказать Андрею: «Брат! Правда, мы нарекли тебя отцом своим, целовали крест тебе и стоим в крестном целовании, хотяче добра тебе, а ты брата нашего Романа вывел из Киева и нам кажешь путь из Русской земли, без всякой со стороны нашей вины. Но Бог и сила крестная над всеми!»

Андрей не давал им никакого ответа.

Между тем, Михалко, которому он назначил Киев, не пожелал переезжать туда, а послал младшего брата Всеволода с племянником Ярополком.

Ростиславичи, видя, что им от Андрея надеяться не на что, напали ночью на Киев, захватили Всеволода и его племянника, всех бояр и отдали Киев брату Рюрику, договорившись с Михалком.

Ольговичи черниговские, не терпевшие Ростиславичей, рады были этому случаю и послали своих мужей к Андрею, «поводяче его на ослушников»: «Кто тебе ворог, говорили они, тот и нам ворог; мы готовы с тобою».

Андрей уже и сам «разжегся гневом» и послал Михна мечника с новым приказом в Киев: «Поезжай к Ростиславичам и скажи Рюрику, — пусть он идет в Смоленск к брату в свою отчину; Давыду скажи: пусть идет в Берлад; а Мстиславу скажи: все от него, я не велю ему быть в Русской земле!»

Мстислав, привыкший с юности не бояться никого, кроме Бога, как говорит летописец, выслушав этот грозный приказ, велел перед собою остричь голову и бороду Андрееву послу. «Иди же теперь к своему князю, сказал он, и донеси ему: мы считали его до сих пор отцом себе, по любви; но если он прислал тебя с такими речьми ко мне, не как князю, а как подручнику и простому человеку, то я не хочу знать его. Что умыслил он, пусть и делает то, а Бог за всем!»

Обруганный, обесчещенный посол явился во Владимир. Когда Андрей увидел его в таком состоянии, остриженного, без бороды, «образ лица его потускнел, говорит летописец, и взострися на рать, и бысть готов».

Все рати собрались на его зов: и ростовцы, и суздальцы, и владимирцы, переяславцы, белозерцы, муромцы, рязанцы. Сами новгородцы пришли с его юным сыном Георгием. Войско Андрей снова поручил испытанному воеводе Борису Жидиславичу и велел ему — Рюрика и Давыда выгнать из своей отчины, «а Мстислава, взявши, не троньте, и приведите ко мне».

Когда ополчение проходило мимо Смоленска, князь Роман выслал сына со своими полками, вынужденный идти против родных братьев из-за страха перед Андреем.

Потом, по дороге, получив приказ, присоединились князья полоцкие, пинский, туровский, городенский; потом Ольговичи с полками черниговским и новгород-северским; наконец, братья Андрея, Михалко и Всеволод, перед тем выпущенные из плена, племянники Ярополк и Мстислав Ростиславичи, Владимир Глебович переяславский.

Все князья и войско остановились у князя черниговского Святослава Всеволодовича, по указу Андрея, для совещания, и потом пошли на Киев.

Киев был уже пуст: Ростиславичи оставили его и разъехались по своим городам: Рюрик затворился в Белгороде, Мстислав в Вышгороде, а Давыд уехал в Галич, просить помощи у тамошнего князя Ярослава.

Князья, заняв оставленный Киев, поспешили к Вышгороду, где засел главный противник Андрея, Мстислав, которого им было велено представить живого суздальскому великому князю. Святослав Всеволодович черниговский, старший между всеми князьями, которых числом было двадцать, отрядил вперед Всеволода Юрьевича и Игоря с младшими князьями. Мстислав не унывал. Увидев подходившую рать, выстроил свои полки и вышел к ней навстречу на болонье. Полки те и другие ждали боя. Стрельцы сшиблись и начали стреляться, гоняясь между собою. Приметив замешательство между своими, Мстислав подскочил к дружине и воскликнул: «Братья, ударим, надеясь на помощь Божью и святых мучеников Бориса и Глеба!» Противники стояли тремя полками: новгородцы и суздальцы, а посередине Всеволод Юрьевич. Мстислав бросился на середину и потоптал ее; а другие ратные, увидя, что противник малочислен, окружили его, и все перемешалось. «И было ужасное смятение, говорит летописец, и стон, и крик, и голоса незнаемые, лом копийный и стук оружьиный; от множества праха не видать ни конников, ни пешцев». Крепко бились враги и разошлись к ночи; впрочем, убитых, к удивлению, оказалось немного, а больше раненых. Таков был бой первого дня на болонье у Мстислава с Всеволодом, Игорем и другими младшими князьями. А наутро пришли все силы, окружили город и начали каждый день ходить на приступ; из города также часто выходили биться. Мстислав держался. Много было в его дружине раненых и убитых добрых мужей, но он не думал сдаваться. Девять недель продолжалась осада.