Тайна князя Галицкого - Александр Прозоров

– Как дань не брала? – опешил Евгений. – А как же это: десятина во всем – в хлебе, скоте и людях?

– Это уже при Сартаке, после смерти Батыя, через четверть века после нашествия орда попыталась лапку Великому князю в кошелек запустить, но Александр Невский приказал сборщиков податей перебить, а потом съездил в орду и открутил Сартаку уши за наглость. Тем все и кончилось[50]. А когда татары сунулись сюда после смерти Александра, то сын Невского князь Дмитрий в тысяча двести восемьдесят пятом году им вместо дани люлей отсыпал и вышиб к чертовой бабушке, – сладко потянулась девушка. – Лично меня всегда удивляло, почему в учебниках не пишут о том, что татарское иго началось с татарского разгрома? Вроде как неоспоримый исторический факт. Даже Карамзин, и тот его признает.

– Ладно, пусть ты права, – смирился Леонтьев. – Убрус в России, гуляет из рук в руки, но почему о нем никто ни слухом ни духом?

– Пункт первый: не «гуляет», а тщательно сохраняется правящей царской династией, – поправила его Катя. – Пункт второй: слухи гуляют, и благодаря им убрус стал именно русской религиозной святыней. Пункт третий: у хозяев реликвии серьезное «попадалово». Весь мир знает, где и когда исчез убрус. Сказать, что он в наших руках – равносильно признанию того, что православные ратники принимали участие в захвате и разорении колыбели православия. Иначе откуда он взялся? Для его «чудесного спасения» сроки ушли еще во времена Даниила и Ярослава, а для «чудесного обретения» нужен достойный повод, продуманная легенда. Ну, чтобы кривотолков не возникло. Хотя понятно, что все равно будут. Да еще и «законные наследники» объявятся. Та же греческая патриархия. Кому охота рисковать? Вот и передерживают раз за разом, правитель за правителем. Накатанная колея – это приговор.

* * *

– Вот потому-то мы, колено Ярославово, следуя завету Господнему, и передаем сию реликвию из рук в руки, скрывая ее от света и глаз чужих, дабы лапы нечистого не смогли вновь до нее дотянуться, – закончил Иоанн. – Лишь в годины тяжкие святыню в помощь себе призываем, а вместе с нею и силу Господнюю. Надеюсь я, витязь, настанет тот день и час, когда можно будет явить ее миру, не опасаясь сил и злобы диавола. Однако же время сие еще не пришло. Может статься, удастся в Вологде град светлый воздвигнуть.

Царь погрузился в мысли, обошел кресло и опустился в него, постучал пальцами по столу, вскинул глаза на Басаргу:

– Теперь ты понимаешь, отчего я пресекать обязан любые вести о том, где хранится святыня? Сам нечистый стоит за спинами изменников сих, и именно он руками иуд нынешних двигает. Тайну убруса надобно сохранить любой ценой. Ибо велика его сила – и небеса с преисподней местами поменяться способны, коли он в черные руки попадет.

– Ты прав, государь, – признал Басарга, – и хранить святыню я стану пуще прежнего. Однако же князья Шуйские не знают о сем ничего вовсе. Они мстят лишь мне и иных желаний не питают. Помилуй их, Иоанн Васильевич, на коленях тебя прошу!

– Ты жаждешь прощения для убийц своих столь страстно, ровно спасение твое от сего зависит! – удивился Иоанн. – Дай мне Бог такую же силу духовную так врагов своих любить, как ты сие делать умеешь. Трудно устоять перед подобным благородством. Будь по-твоему. Я помилую их, коли они сами попросят меня о прощении и крест поцелуют на верность.

– Благодарю, государь! – с огромным облегчением выдохнул Басарга. – Пойду, сообщу им о милости.

– Нет, постой, – остановил его царь. – Ныне, когда приговор известен, пусть посидят, о душе своей и поступках поразмыслят. Поймут, как жизнью своей правильно распорядиться надобно. Когда на казнь поведут, тогда и прощу.

Низкий берег Москвы-реки напротив Кремля каждую весну заливают поднявшиеся воды, после чего земля не просыхает до середины лета, чавкая, загнивая и издавая зловоние. Посему горожане так это место и прозвали – Болото. Князья московские много раз пытались облагородить наволок. Поначалу они поощряли строительство домов – но строить что-то путное в грязи никто не решался, плохонькие сараюшки и мастерские постоянно горели. Пожарища надоели деду государя Иоанна Ивану Васильевичу, и тот повелел снести все и разбить на Болоте сад. Однако корни деревьев подмокали, они плохо родили и медленно росли, а потому и эта затея оказалась заброшена.

Но что на Болоте получалось хорошо – так это гулянья. Просторная равнина под самыми кремлевскими стенами буквально манила к себе торговцев, желающих покрасоваться удальцов и просто гуляющих горожан. Особенно любимо это место было, конечно же, зимой, когда холода надежно избавляли господний мир от любой слякоти. Однако и летом, ближе к августу, если сухая погода стояла достаточно долго, здесь тоже начинали возникать ряды лавок, на открытых местах устраивались бои – а поглядеть на веселье, прицениться к товару подтягивались зеваки всех сословий.

Именно здесь, на людном месте в день святого Прокопия[51]нанятые в Плотницкой слободе работники начали ладить эшафот. Работа была простой и недолгой: сложить девять столбов в три ряда, бревна на них, а поверху накидать неструганого теса. Для артели в десять человек работы на три часа. Лес везти и то дольше получилось.

Москвичи, непривычные к такому зрелищу, обходили сооружение стороной, словно ощущали струящееся от него дыхание смерти.

Ближе к вечеру на эшафот привезли дубовую плаху – темную от крови, с иссеченным верхом, в два локтя толщиной, а потому совершенно неподъемную. Слуги из Разбойного приказа даже втроем с трудом затащили ее наверх. Вскоре сюда же прибрели два стрельца с бердышами, сели бок о бок на ступенях ведущей наверх лестницы. Стража. Можно подумать, кому-то захочется хоть что здесь украсть!

Поутру, вскоре после появления первых торговцев и покупателей, на трех мокрых телегах сюда доставили приговоренных и их караульных – холопов в стеганых кафтанах и с саблями на боку. Среди люда началось шевеление. Кто-то торопился уйти, кто-то, наоборот, подтягивался ближе к эшафоту, вытягивая шею и пытаясь разглядеть обреченных.

Один из холопов скинул кафтан, оставшись в просторной зеленой рубахе и черных шароварах, опоясался на сарацинский манер матерчатым кушаком, взял с телеги полупудовый топор на длинной рукояти, легко забежал на эшафот, остановился возле плахи, с нетерпением поглядывая то на возки, то на крепостную стену за рекой.

Наконец от Боровицкой башни отделилась кавалькада всадников, вброд пересекла реку, выехала на берег Болота и приблизилась к эшафоту. Холопы зашевелились. Тот, что стоял на эшафоте, подобрал опущенный топор, остальные сняли приговоренных с телеги, поставили на ноги. Басарга, приехавший стремя в стремя с царем, обратил внимание на то, что у князей Шуйских не связаны ни руки, ни ноги, и спешился, взял скакуна под уздцы.