История волков - Эмили Фридлунд

Или вот такой случай. Уже на полпути до коттеджа Гарднеров меня обогнала машина, затем вдруг остановилась и стала сдавать назад. Солнце уже начало заваливаться к горизонту. За рулем сидела женщина в белом козырьке от солнца и озиралась по сторонам. Сидящий рядом с ней на пассажирском месте мужчина опустил стекло и заговорил со мной. С заднего сиденья таращили глаза двое ребятишек – мальчик и девочка.

– Привет, – сказал мужчина. – Все в порядке?

Номерной знак на их машине сообщал: Иллинойс. Родина Линкольна.

Я продолжала идти, не останавливаясь.

Иллинойская машина, универсал с привязанным к крыше каноэ, медленно ехала за мной. Как бродячая собака, от которой трудно отделаться.

У мужчины были густые брови.

– Мы не хотим тебя напугать, – продолжал он, – и ты, конечно, вправе нас опасаться. Но я думаю…

Машина наехала на палую ветку, которая издала протяжный жалобный треск.

– Послушай, – не унимался мужчина, – не могу не спросить: может быть, тебя подвезти? Ты скажи: куда тебя подвезти. Если верить карте, этот лес тянется еще миль пятьдесят. Тут только озера и леса! – Он показал мне карту. Тоже мне новость! А то я сама не знала!

Он внимательно смотрел на меня.

– Хорошо, – наконец согласилась я. День клонился к вечеру. Я сжала в руке пузырек с аспирином. Я уже окончательно успокоилась: ведь я выполнила свой долг. – Тут недалеко.

На заднем сиденье детишки в шортах и в футболках помогли мне пристегнуться ремнем безопасности.

Мне пришлось показывать им дорогу. Я сказала: «Тут притормозите» – на повороте к Стилл-Лейк, а потом показала, как выехать по тенистой тропе на узкую грунтовку, ведущую к коттеджу Гарднеров. Женщина в козырьке лихо вела машину, ее не смутила каменистая грунтовка. За окнами медленно проплывал лес, и голубовато-зеленые ветки шуршали по стеклам. Я подумала: надолго ли хватит у женщины терпения ехать по моей указке? Надо сказать, она очень доверчиво отнеслась к моим инструкциям. У меня сложилось впечатление, что я могла бы указать на любую тропинку, любую колею в лесных зарослях, и она бы безропотно поехала, куда бы я ни сказала. Мне и самой уже начала нравиться такая мысль, но я вдруг подумала, что это все равно как предательство, хотя я не понимала точно, кого именно предаю, поэтому попросила терпеливую женщину продолжать ехать вперед. Но я старалась заранее предупредить ее об ухабах на дороге, о возможных препятствиях.

– Иногда тут можно увидеть оленей. Хотя и довольно редко. Если едете в сумерках, надо все время быть начеку. Запомните это на будущее. Тут же нет уличных фонарей, как в городе.

Женщина коротко улыбнулась мне в зеркало заднего обзора. Словно говоря: да я знаю.

Мужчина, видно, любил почесать языком, но не как Лео, который обожал конкретные факты, или как мой папа, который мог говорить только о трех вещах: бейсболе, погоде и рыбалке. Он для начала спросил, куда я направляюсь. Я ответила: «Домой» – что, похоже, его вполне удовлетворило, потому что он не стал задавать уточняющих вопросов и пустился рассказывать про их палаточный лагерь около Бирюзового озера.

– Бывала там?

Не удержавшись, я закатила глаза:

– Сто миллионов раз!

– А посоветуй местечко для рыбалки.

Я задумалась.

– Есть там на северном берегу гнездовье лысого орлана.

Девчушка воскликнула с неподдельным восторгом:

– Клево!

Достав блокнотик, она его раскрыла и записала название: «Орлиное гниздо».

Сверху на странице стояло слово «Планы», на соседней страничке – «Запомнить». Ниже было написано: «Мертвый олень на дороге. Девочка, похожая на мальчика. Не умеет пристегиваться римнем».

– Р-е-м-н-е-м, – продиктовала я по буквам.

Она внесла исправление, стерев слово ластиком.

Ее папа, обернувшись, изрек:

– Мы бы с радостью посмотрели на лысого орлана.

Мама добавила:

– Мы уже видели ястребов, но орланов ни разу. Это было бы здорово.

Я чуть не сообщила им: с Полом что-то не так.

Я чуть не сказала: думаю, нам нужна помощь.

Но не сказала, поскольку знала, что эти обязательно помогут, а я не хотела, чтобы Патра опасливо смотрела на них, стоя в дверном проеме в своей футболке, из-под которой виднелись трусики, или чтобы Лео шокировал этого папочку своим потным рукопожатием. И мне не хотелось видеть, как Лео шикает на Патру, жестом приказывая ей уйти в дом, или как он подтыкает края рубашки за пояс и моргает налитыми кровью глазами, объясняя им, как побыстрее вернуться на шоссе. И я знала, что, если каким-то образом мне удастся провести эту женщину в козырьке внутрь коттеджа, если нам с ней удастся миновать заслон Лео и попасть в спальню Пола, это, будет конец Джанет и конец Европы, конец всего ценного, что есть в моей жизни. Поэтому я направила женщину неудобным длинным маршрутом вокруг озера, по узкой дороге, по которой когда-то давно вывозили поваленный лес и которой в последние годы совсем не пользовались, поэтому дорога заросла кустарником и молодыми осинками. Я заставила ее сначала тащиться по тропе, по которой местные обычно возили к озеру катера на прицепах, а потом вернуться обратно. Она вела машину молча, и я видела, как внимательно она оглядывает меня в зеркале заднего обзора. Она держала руль и одновременно смотрела на меня, но я отвела глаза и уткнулась взглядом в свои колени.

Сидящий рядом мальчуган протянул руку и дотронулся до баночки с аспирином.

– А что это ты держишь?

– У меня голова болит, – ответила я.

Хотя уже не болела. Боль прошла.

Мы ехали так медленно, а в лесу было так темно, что казалось, двигаются деревья, а не машина. Стволы скользили мимо, механически, размеренно, и среди них машина казалась хрупкой и неустойчивой.

А потом впереди показался коттедж Гарднеров. Перед входом стояла их машина. Жалюзи были плотно закрыты. Белый кот выглядывал из окна.

– О! – воскликнула женщина удивленно. И с явным облегчением, поняв, что достигла конечного пункта поездки. Она опустила стекло, чтобы получше осмотреться. – Какой миленький коттедж. Надежно спрятался от посторонних глаз.

Я заметила, как девчушка записала это в свой блокнотик. Кодедж.

Она аккуратно выводила каждую букву. В лесной чаще.

В какой-то момент – почти сразу как то лето закончилось – лес стал выглядеть совершенно иначе, не как прежде. Поясню. Это ощущение зародилось во мне задолго до того, как приехавшие из «городов-близнецов» девелоперы предложили нам разделить наши двадцать акров на восточном побережье Стилл-Лейк на участки, а потом опять их разделить. Все началось задолго до того, как расширили протоку между нашим озером и соседним, до того, как срубили сосны и осины, а вырубку застроили новыми домами. Это были самые очевидные перемены. Но я говорю о другом. Помню, в начале десятого класса я наблюдала, как ветер треплет сломанную ветку, и подумала тогда, что это земная орбита провоцирует цепную реакцию погодных изменений, отчего ветки с неизбежностью и ломаются. Я вгляделась в зеленые листья и вообразила, как в них электроны с не очень далекой (и не очень яркой) звезды превращают двуокись углерода в желто-зеленый лист. Эйб издох той же осенью, и, роя для него могилу под соснами, я начала думать о том, что произойдет, если мы никогда не обнаружим где-то еще во Вселенной ни людей, ни гуманоидов, ни разума, ни клеток, ни вообще никакой жизни. И я начала думать, что, быть может, все астрономы не там ищут и что разница между живым и неживым в лучшем случае незначительна, а может быть, и вовсе не имеет смысла. Мы все вывернули наизнанку. Мы направили свои телескопы в космос в надежде увидеть там себя, а увидели лишь отражение множества сгустков химических веществ.