Шкуро. Под знаком волка - Владимир Рынкевич

— Я знаю, что вы, полковник, твердо стоите за единую Россию, и я рад, что вас избрали депутатом. Не знаю, кого они изберут сейчас, но, по-моему, Филимонов — серьезный, политически мыслящий человек. Он понимает нелепость претензий так называемых самостийников.

— Скорее всего, ваше превосходительство, атаманом изберут опять Филимонова, а большинство Кубанского казачества сражается за единую Россию, и мы не позволим самостийникам вносить раздор в наши ряды.

— Ваш новый начальник, генерал Покровский, придерживается тех же взглядов.

— Конечно, ваше превосходительство, Виктор Леонидович — генерал Добровольческой армии и полностью разделяет взгляды ее вождя, — ответил уверенно Шкуро, уловив вопросительные нотки в словах Деникина.

С разделявшим взгляды вождя Покровским договорились ехать на открытие Рады вместе, причем на автомобиле генерала. Тот, как условились, заехал в Пашковскую пораньше, чтобы перед таким большим политическим событием побеседовать со Шкуро один на один. Генерал был в черкеске, на которой красовался Георгиевский крест. Шкуро тоже оделся по-казачьи. Татьяна подала в кабинет кофе и сладости.

— Полагаю, что мы будем действовать сообща, — сказал Покровский, не столько вопросительно, сколько начальственно.

— По-другому и быть не может, — ответил Шкуро. — Деникин за Фнлнмонова, значит, и мы за него. А за нами и вся Кубань. Верно говорю, Виктор?

— Не вся, Андрей. Быч, Рябовол, Сушков, Калабухов и еще целая группа смотрят в сторону. Хотят своего атамана. Быча, наверное. Или Калабухова. Чтобы Кубанскую республику создать, а Добровольческую армию — в Россию. Благо с немцами теперь войны нет. Ходят слухи, что в Германии революция.

— Ну-у? Как?

— Ничего еще точно неизвестно. Узнаем. Главное, чтобы у нас был порядок. Только мы — боевое Кубанское казачество — имеем право решать, какая должна быть власть на Кубани.

— По-другому и быть не может.

— Будем так держаться на Раде.

XIII

Капитан Гензель не рвался в Зимний театр, где открывалась Рада, но Маргарита очень настаивала, и он без особого труда получил пропуск. Они жили неподалеку, в гостинице «Кубань», и пришли, когда до начала события оставалось достаточно времени, чтобы осмотреться и послушать, о чем говорят. В фойе духовой оркестр играл: «На сопках Манчжурии», в богатом ярко освещенном буфете толпились офицеры в черкесках и мундирах, немногочисленные женщины красовались в лучших своих платьях. Некоторые дамы — в поношенных столичных, другие в новомодных французских, доставленных через Новороссийск. Были и настоящие казачки в цветастых платьях, с десятком нижних юбок, делающих их фигуры такими, какие настоящие мужики любят. Все это супружеская чета Гензелей видела и раньше, посещая театр.

Новыми были разговоры:

— В Германии революция.

— Кайзера повесили.

— Нет, он бежал в Африку.

— В России террор. Всех бывших офицеров Чека взяла в заложники.

— Слышали новость? Кутепов женился. На… дальше шепот.

— Вера Холодная умерла в Одессе.

— Кайзера повесили моряки на рее…

Здесь вновь встретились трое старых друзей — капитаны Гензель, Рябов и Чухлов, Целовали ручку мадам Гензель, восхищались ее красотой и туалетом, удивлялись, что муж не на фронте. Даже шутя сожалели: а то бы…

— Все-таки почему же ты, Кирилл, не со своим бароном? — допытывался Рябов.

— Прикомандирован для особых поручений к штабу его превосходительства главнокомандующего.

— Он туда, а я оттуда, — сказал Чухлов. — Формирую новый батальон в Марковской дивизии. А Кирилла прикомандировали к медовому месяцу.

— Ах, какой долгий месяц! — воскликнул Рябов.

— А мы и не замечаем, — кокетливо сказала Маргарита.

— Будешь, Вася, в белой фуражке щеголять? — спросил дотошный Рябов.

— Ив белой фуражке, и в черных погонах в Москву буду входить. Вот Гензель с Врангелем побьют здешних краснюков, чтобы в тылу не мешались, и… вперед к Первопрестольной.

Зазвенел звонок, открылись двери зала, люди потянулись к своим местам. Гензель, стоявший с краю, у окна, бросил взгляд на улицу и обернулся с интригующей новостью:

— Господа! Только что в одном автомобиле подъехали Покровский и Шкуро в сопровождении большого отряда кавалеристов!

Новость удивила многих. Возникли самые фантастические предположения, подтвержденные еще одним эпизодом: Покровский и Шкуро вместе вошли в зал, прошли в ложу и сели рядом.

На ярко освещенной сцене появился седобородый Филимонов и объявил об открытии Чрезвычайной Кубанской Рады. Быстро выстроились хористы в казачьих одеждах, грянул оркестр и зазвучала песня-гимн:

Ты, Кубань, ты наша Родина

Вековой наш богатырь,

Многоводная, раздольная

Разлилась ты вдаль и вширь.

О тебе здесь вспоминаючи,

Как о матери родной,

На врага, на басурманина

Мы идем на смертный бой.

О тебе здесь вспоминаючи,

За тебя ль не постоять,

За твою ли славу старую

Жизнь свою ли не отдать?

Мы как дань свою покорную

От прославленных знамен

Шлем тебе, Кубань родимая,

До сырой земли поклон.

Зал подпевал стоя. Покровский грозно поглядывал на соседей: поют ли? Шкуро вообще любил песни, и на лице его выражалось необходимое чувство умиления и радости.

Председателем избрали Рябовола. Первое слово — Деникину: главная власть в белой России. Генерал вышел, неторопливо, в несколько помятом мундире с Георгиевскими крестами, на лице его было отвлеченное выражение тяжелых раздумий о судьбах родины. Был он похож на старого священника, ведущего службу. Говорил спокойно, лишь иногда в голосе возникала некоторая угроза — это для самостийников.

— Добровольческая армия, созданная героем России генералом Корниловым, освободила Кубанскую землю от большевистской чумы, — говорил генерал, — добровольцы шли в бой в жару и стужу, переносили невероятные лишения, гибли тысячами с одной заветной мыслью — спасти Россию. Троцкий знает нашу силу и кричит: «Все на Южный фронт! Мы должны разрубить завязывающийся узел контрреволюции». Большевистский командующий намеревается бросить на нас, на Юг России, огромные полчища своей Красной Армии, в которой собраны китайцы, калмыки, башкиры, пленные немцы и австрийцы, самые жестокие и кровожадные головорезы многих национальностей. Они никому не дают пощады, особенно нам, русским православным людям. Их гимн — «Интернационал». При таком положении вещей пора бросить споры, интриги, местничество. Все для борьбы! Большевизм должен быть раздавлен. Россия должна быть освобождена, вступив с боями на Кубанскую землю. Добровольческая армия встречала радушный, сердечный прием и гостеприимный кров. Но в последнее время идет широкая агитация, отчасти оплачиваемая иноземными деньгами, отчасти подогреваемая людьми, которые жадными руками тянутся к власти, не разбирая способов и средств. Хотят поселить рознь в рядах армии и особенно между кубанскими казаками и добровольцами. Хотят привести армию в то жалкое состояние, в каком она была зимою 1917 года. Это те самые люди, которые смиренно кланялись большевикам, скрывались в подполье или прятались за добровольческие штыки. Мне хочется сказать этим господам: «Вы думаете, что опасность более не угрожает вашей драгоценной жизни? Напротив, Борьба с большевизмом далеко еще не окончена. Идет самый сильный, самый страшный девятый вал, а потому — не трогайте армию. Не играйте с огнем. Пока огонь в железных стенах, он греет, но когда вырвется наружу, произойдет пожар, и кто знает, не на ваши ли головы обрушатся расшатанные вами, подгоревшие балки? России нужна сильная, могучая армия». За шесть с лишним лет войны, за время русской революции я достаточно часто смотрел в глаза смерти и перенес достаточно тяжелые нравственные пытки. Кажется, трудно чем-либо запугать меня, боевого генерала. Но когда думаю о том позоре, о том страшном несчастье, когда поверженную в прах и раздерганную в клочья Родину нашу на предстоящем судбище народов некому даже защитить, — мне хочется рыдать от тяжкой невыносимой боли. Теперь, когда близится час окончания мировой войны, когда все государства в числе лучших мужей совета, облеченных доверием народов, будут решать судьбы мира, кем будет представлена Россия? Теми ли, что надругались над всем святым нашим, которые плюнули в душу русского человека и грязным большевистским сапогом растоптали ее? Теми ли, что предательски отвернулись от своей Родины и вражескими штыками создали себе временное и призрачное благополучие? Теми ли, наконец, кто честно и беззаветно борются за спасение родины, но говорят на разных языках и до сих пор не могут никак столковаться друг с другом? Нужна единая временная власть и единая вооруженная сила, на которую могла бы опереться эта власть. Добровольческая армия берет на себя инициативу создания и того и другого. Добровольческая армия, собирая вокруг себя и вооруженные силы, и людей государственного опыта, приглашает все части русского государства, признающие единую, неделимую Россию, сомкнуться вокруг нас для совместного государственного строительства, для общей борьбы с врагами России, для единого представительства и защиты русских интересов на будущем мирном конгрессе. Такое единение всех государственных образований и всех государственно мыслящих русских людей тем более возможно, что Добровольческая армия, ведя борьбу за самое бытие России, не преследует никаких реакционных целей и не предрешает ни формы будущего образа правления, ни даже тех путей, какими русский народ объявит свою волю. Единение возможно и потому, что Добровольческая армия признает необходимость и теперь, и в будущем самой широкой автономии составных частей русского государства и крайне бережного отношения к вековому укладу казачьего быта. Мы боремся за Россию, а не за власть. Счастье родины я ставлю на первый план. Если когда-либо, после нашей победы возникнет борьба за форму правления, я в ней участвовать не буду. Нисколько не насилуя совесть, я считаю одинаково возможным честно служить России при монархии и при республике, лишь бы знать уверенно, что народ русский желает именно такой власти.