Любовь-победительница - Барбара Доусон Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А судье он сказал, что они убежали из страха быть обвиненными в преступлении.
–. Вы настроены против него, потому что он осмелился упрекнуть вас сегодня утром.
Ее слова ранили его, хотя он уже должен был бы привыкнуть к подобным высказываниям по поводу своего высокомерия. Он невозмутимо наблюдал за происходящим. И вдруг нечто необычное привлекло его внимание.
– Однако как странно! – Он втянул Мэри в табачную лавку. – Посмотри во двор церкви.
Они вместе смотрели сквозь моросящий дождь на церковь Святого Клемента с ее высокими шпилями, вонзающимися в мрачное небо. Стоящий мужчина на ее фоне казался гномом.
Его плечи были понуро опущены, лысеющая голова не прикрыта шляпой, несмотря на дождь. Он пошел навстречу Обедайе и пожал ему руку, и при виде этого Адам напрягся, как будто его изо всех сил ударили кулаком в живот.
– Папа? – потрясенно прошептала Мэри. Она шагнула вперед, но Адам удержал ее.
– Давай сначала выясним, что они затевают.
Ему следовало бы знать, что она не послушает его. Мэри оттолкнула его руку и побежала через улицу. Выругавшись, Адам бросился за ней, торопясь, насколько это было возможно – его сапоги не были предназначены для бега по булыжной мостовой. Мэри подхватила юбку, капюшон слетел, обнажив роскошные волосы.
Он нагнал ее в тот момент, когда она достигла кладбища при церкви. Теперь уже не было смысла прятаться – оба мужчины заметили их. Обедайя передал лист белой бумаги Томасу Шеппарду, и тот спрятал его в карман черного сюртука.
Когда они были уже совсем близко, Мэри заколебалась. Она снова стала мышкой, с нежностью подумал Адам. Отец хорошо вышколил ее.
Адам встал перед ней, всем своим видом демонстрируя готовность защитить Мэри.
– Преподобный Шеппард, какой неожиданный сюрприз!
Томас сдержанно кивнул.
– Мистер Брентвелл.
– А где же ваш помощник? Добродетельный дьякон Габриэль?
– Я велел ему остаться у повозки, – ответил Томас Шеппард с непроницаемым видом.
– Вы следили за мной! – обвинил Обедайя Адама. – Это все ваши дьявольские штучки.
– Нам теперь нечего скрывать, раз он все узнал, – сказал Томас. – Слабый бежит и без погони, но только праведник смел как лев.
Адам приподнял бровь.
– Роющий ближнему яму сам в нее и упадет.
Капли дождя катились по высокому лбу преподобного Шеппарда и исчезали в густых седеющих бровях. Он сердито взглянул на Адама, потом на Мэри. Суровые морщины на его лице, казалось, стали еще глубже.
– Обедайя работает на меня.
Менее всего Адам ожидал подобного ответа. Впрочем, теперь все встало на свои места. Мэри едва слышно ахнула.
– Я не понимаю, папа. Ведь его наняла Джо, а не ты?
– Я послал его к ней. – Томас Шеппард потер подбородок. – Без ее ведома.
– Потому что ты знал, что, если хромой солдат станет просить милостыню у ее дверей, она пожалеет его и возьмет к себе, – прошептала Мэри. – Ты знал, что она даст ему работу в своем доме.
– И тогда он получил возможность шпионить за Джозефин и посылать вам отчеты, – подвел итог Адам. – Умно придумано.
– Ничего я не шпионил, – возмутился Обедайя, стукнув себя кулаком в грудь. – Я делал свою работу, причем хорошо. А преподобному всего-то и нужно было лишь время от времени получать весточку, чтобы знать, что мисс Джозефин ничего не грозит. – Он зло взглянул на Адама. – И мисс Мэри – тоже.
Мэри медленно подошла к отцу.
– Значит, ты обманывал меня? Ты сказал, что совершенно порвал с Джо, и требовал, чтобы я последовала твоему примеру. Но на самом деле ты не сделал этого.
Его встревоженный взгляд встретился с ее взглядом.
– Я согрешил, проявив слабость, дочь моя. И я просил Господа простить меня за это.
– Слабость? – Мэри бросилась к нему, прижимаясь щекой к его сюртуку. – Ах, папа. Разве любовь может быть слабостью?
Томас несколько мгновений колебался, но потом его руки сомкнулись на спине дочери. И в этот момент зазвонили колокола на церковной колокольне.
– Ну вот, – удовлетворенно сказал Обедайя. – Четыре часа, и все хорошо.
Адам задумчиво смотрел на него.
– Ну, расскажи мне, какую роль ты сыграл в похищении Джозефин?
Дворецкий напрягся.
– Я спал в своем чулане в ту ночь.
– Тогда расскажи, по какой причине ты уволил слуг Джозефин.
Обедайя поправил мятую шапку.
– Мисс Джозефин застала меня, вот почему. В тот вечер она видела, как я надписывал конверт ее папаше, и захотела узнать, что в нем. Когда мы с ней спорили, вошла повариха. Я побоялся, что она проболтается судье и меня обвинят в том, что это я стрелял.
– Я знала, что должно быть разумное объяснение, – сказала Мэри.
– А та страница из дневника Джозефин? – спросил Адам. – Та, что ты передал преподобному Шеппарду. Я хотел бы знать ее содержание.
Шеппард и Обедайя украдкой переглянулись.
– Это семейное дело, не имеющее к вам никакого отношения, – холодно сказал Томас. Он повернулся к Обедайе: – Можешь идти. Ты мне больше не нужен.
– Но прежде еще одно дело. – Слуга ткнул толстым пальцем в Адама. – Скажите преподобному, чего вы наделали. Станьте на ваши драгоценные колени и просите у него прощения за то, что соблазнили мисс Мэри. – И что-то бормоча себе под нос, слуга захромал прочь.
Томас Шеппард окаменел. Он отшатнулся от Мэри, и лицо его потемнело. Церковные колокола затихли, и в наступившей тишине лишь шелест дождя сливался с шумом улицы, доносившимся со Стрэнда.
– Это правда, Мэри Элизабет? – хрипло спросил он. – Неужели ты пала так же низко, как твоя сестра?
Она опустила голову.
– Я думала, что это любовь.
– Любовь! Это распутство. Такие мужчины скажут все, что угодно, лишь бы заставить добродетельную женщину согрешить. Только посмотри на него, как он гордится своим отвратительным поступком.
Мэри посмотрела на Адама, и в ее глазах он увидел глубокую боль. Его охватило желание сказать ей то, что она жаждет услышать. Но как он может снова солгать ей? Он не любит ее, не может любить, не должен! Любовь – это нежная привязанность, а не наваждение, не яростное чувство собственника, которое терзает его.
– Ну что, видишь? – загремел Томас Шеппард. – Он не испытывает никаких сожалений от того, что сделал из тебя шлюху. Ты ему так же дорога, как и безымянная девка, что занимается своим ремеслом на улице.
Адам похолодел. Неужели так же к Мэри будут относиться и другие? Он не потерпит этого.