Небо в алмазах - Анатолий Галкин

Здесь у реки, где столетние ивы по берегам, где тишина и покой – всё смотрится по-другому… Егор умный и нежный. Не трепач, не балаболка, а романтический герой. И не нужны ему никакие изюминки.

Вчера они в первый раз поцеловались… Это хорошо, что Егор не потребовал продолжения. Она, конечно, была готова на всё, но он встал, дрожащими руками взял сигарету и закурил. Это правильно – он показывал, что для него духовное единство важнее телесной близости… Правильно, что он вчера удержался… А как хорошо, что он не удержался сегодня!

Они возвращались домой, взявшись за руки. Как на прогулке в старшей группе детского сада… Периодически Егор останавливался, брал ее за плечи, прижимал к себе и молчал.

За калиткой не было никого из своих – ни Кости, ни Ани. За калиткой их встретили трое суровых мужчин. Один встал напротив, произнеся стандартную фразу: «Поговорить надо». Еще один пристроился к Оксане, а тот, который с дубинкой, встал сзади.

Егор готов был поговорить. Он даже начал готовить убедительные слова, но не успел ничего сказать. Он только услышал страшный крик Оксаны. Глупышка подумала, что его убили. А он просто красиво упал после крепкого, но совсем не смертельного удара… Он даже сознания не потерял, а лишь убедительно зажмурился.

Он чувствовал, как его связывают по рукам и ногам. Потом он ощутил на своих губах липкий лоскут лейкопластыря. Затем его поволокли к забору и усадили на куст пиона… Очень, кстати, удобно – чуть разомкнув глаза, Егор мог видеть все, что происходило на площадке, где стояли две машины налетчиков. И почти все слышал.

Связанная Оксана лежала у колес, а они спорили, куда её везти… Спорили, собственно говоря, двое, а тот, который с дубинкой, стоял в сторонке и молчал.

Вскоре Егор разобрал, что одного из спорщиков зовут Виктор, а другого – Арсений.

Зубков, хоть и архивист, но сразу догадался, что Виктор – это и есть тот самый Виктор, который угрожал Милану Другову. Тот самый, из-за которого охранная фирма Егора уже больше месяца имеет постоянную работу.

Спорщики не ругались и не матерились, понимая, что у их ног лежит связанная женщина… Арсений убеждал, что его коттедж не засвечен, и там пленницу искать не будут. А еще он говорил, что ему, как интеллигентному человеку будет удобней давить на Сытина. Но последняя фраза оказалась самой убедительной:

– Я же знаю, Виктор, что у вас с Федором по две судимости. Зачем вам вешать на себя еще и похищение человека?

Это очень приятно, когда о тебе заботятся, и Виктор согласился. Они затащили Оксану в машину Арсения, выехали, закрыли ворота, и звук моторов стал удаляться.

Егор открыл глаза и попробовал ослабить путы – бесполезно. Придется лежать и ждать, когда приедет Милан или еще кто-нибудь… Они обязательно приедут. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра.

Он попытался думать о чем-то приятном. О том, что было час назад у реки. А еще о том, что по договору Другов должен доплачивать за производственную травму… Шишка на темечке – это физическая травма. А лежание на кусте пиона – явная моральная травма. За неё надо запросить в тройном размере.

* * *

Она не спала уже третью ночь… Спала, конечно, но периодически просыпалась и ругала свою дурость.

Мария Ивановна чувствовала, что деньги почти были в ее руках. Пусть не двадцать тысяч, пусть не пять, но уж штуку баксов она вполне могла слупить с соседа Чуркина. Надо было хитрее вести разговор и не выкладывать все сразу… Но теперь у неё есть опыт. Нет только никакой новой информации.

Старые сведения Чуркин, очевидно, ловко реализовал. Вчера через глазок хорошо было видно, как он провожает Верочку до лифта, как машет ей рукой… Уже сговорились, а она, Марья, осталась с носом.

Собираясь прогуляться по Арбату, Мария Ивановна случайно у подъезда столкнулась с Чуркиным, который вернулся домой неожиданно рано.

– Как дела, Василий Иванович? Как жизнь молодая?

– Нормально.

– Как с артисткой Заботиной дела?

– Нормально… Найду – убью!

– А вы с ней еще не встречались?

– Нет, но руки чешутся.

– А вы Верочку в лицо-то знаете? Не перепутаете, если встретите?

– Не знаю я её, но и не перепутаю. Эта гадина давно мне поперек горла стоит.

Все это Чуркин говорил скороговоркой, явно торопясь и пытаясь отделаться от назойливой соседки.

Мария вышла на Арбат и тут вдруг поняла – вот оно! Новая и очень важная для Чуркина информация сама в руки приплыла. На блюдечке с голубой каемочкой.

Она развернулась и бросилась к своему дому, к Чуркину, к его квартире, где деньги лежат… Но теперь она будет хитрее. Мудрее, как тот пьяный рабочий, продававший стулья из театра «Колумб». Сперва деньги, а уж потом сведения!

Дверь открыл сам хозяин. Чуркин только что вылез из душа, и его китайский халат распахивался, обнажая чуть волосатую грудь, розовый живот и… Вот ниже скромная старушка глаз не опускала.

– Ну что еще, соседка? Занят я! К встрече готовлюсь.

– В шелковом халате?

– Не ваше собачье дело!

– А у меня, господин Чуркин, важнейшая для вас информация.

– Слушаю.

– Нет уж! Сначала деньги, а потом стулья!

– Какие стулья?

– Те, в которых запрятаны алмазные перстни, серьги, броши.

Последняя фраза ошарашила Чуркина. В ней он понял намек на те драгоценности, что лежали в его сейфе, на министерскую жену Мамаеву, которая через час придет с чемоданом долларов… Всем известно, как полезно читать классику. Но ювелир даже не слышал о веселой книжке «Двенадцать стульев». И он, понятно, ничего не знал о столовом гарнитуре мадам Петуховой. А поэтому литературную метафору расшифровал дословно.

– Пойдемте, соседушка, в кабинет. И извините, что я в таком виде.

Он не предложил ей присесть, поскольку визит Лили Мамаевой отложить нельзя. Она прибудет через час, а еще надо одеться, расставить цветы в кабинете…

– Слушаю вас, дорогая Мария Ивановна.

– Две тысячи зеленых денег.

– Не слишком много?

– Мало! Но я сегодня добрая… У меня распродажа важной информации по бросовым ценам.

Чуркин не пошел к сейфу – такие суммы лежали у него везде. И в пиджаке, и в кейсе, и в письменном столе… Когда он отсчитывал деньги, старушка поняла, что мало запросила. Из толстой пачки ювелир отделил всего пятую часть и протянул ее Марии Ивановне.

Она повернулась к нему спиной, задрала юбку и, не пересчитывая, засунула пачку куда-то вглубь, поближе к телу. Теперь все будет, как в старой конфете под названием «А ну-ка отними»… Пусть только попробует! Любой суд признает сексуальное домогательство в особо крупных размерах.