Всегда говори «всегда» – 2 - Татьяна Устинова

– Согласен. Тем более что мы уже перешли.

Они выпили два стакана подряд – без глупостей.

– Я рад, – признался Дима.

– Я тоже. – Сергей посмотрел на него, и по его потеплевшему взгляду Дима понял, что в истории с ревностью поставлена точка.

Начинается история дружбы семьями.

Вот только бы Надьку найти!

– Ого! – Барышев посмотрел на часы и встал. – Опаздываю! Надо быстро слетать в номер за вещами и… машина вот-вот подъедет.

– Я тебя провожу. До машины, хочешь?

– Валяй! – согласился Сергей.

Стараясь сохранять равновесие, они вышли из бара.

Сначала Зойке показалось, что в кустах кошка. Она вышла из гостиницы, прикурила, и в этот момент ветки сирени зашевелились. Зойка обернулась, но вместо кошки заметила сквозь ветки серое изможденное мужское лицо. На лбу испарина, глаза ввалились…

«Наркоман», – равнодушно подумала она.

Подошла Валентина, прикурила от ее папиросы и потянула Зою на остановку.

– Погоди, – остановила та напарницу, во все глаза уставившись на «Мерседес», к которому подходил… Ольгин муж.

Вернее, не так.

К черному тонированному «Мерседесу» подходил единственный мужик, который поцеловал ей руку. Она так явственно вспомнила это ощущение, что рука зачесалась.

Рядом с Барышевым шел красавчик-брюнет, а чуть позади, судя по габаритам, охранник.

– На кого загляделась? – пихнула ее в бок Валя и засмеялась. – Это не про нас, нам бы что попроще!

– Знакомого увидела. – Зойка все же почесала руку.

– Надо же, какие мы знакомства имеем!

Но Зоя, не дослушав, направилась к Барышеву, решив с ним во что бы то ни стало поздороваться. А то и Ольге привет передать…

Она не успела сделать и двух шагов, как наперерез ей из кустов кинулся изможденный тип. В руках у него…

– А-а! Сергей! – закричала Зойка, бросаясь к наркоману и пытаясь выбить у него пистолет.

Грудь обожгло… дышать стало больно. Небо перевернулось и оказалось перед глазами. Там было хорошо – ни облачка… И только одинокая птица кричала, паря в бездонном пространстве… У нее были синие крылья, синий хвост и синяя голова.

– Костику помоги… – попросила Зойка синюю птицу.

И умерла.

Грозовский хотел хлопнуть Барышева по плечу и попрощаться, как вдруг раздался пронзительный женский крик. И выстрел.

Дима видел, как на асфальт упала какая-то женщина, и в доли секунды понял – отморозок с лицом наркомана сейчас выстрелит в Барышева.

Грозовский толкнул Сергея, но недостаточно сильно – тот не упал, больно уж был здоров. Охранник кинулся к нему, но не успел. Наркоман выстрелил несколько раз – в Барышева, в охранника, в Диму…

Пули шваркнули о стену гостиницы, и только одна попала в цель – на груди у Сергея расплывалось большое алое пятно. Барышев схватился за грудь, упал на колени, потом навзничь.

Дима бросился на него всем телом, чтобы прикрыть от других пуль…

Сзади орали, стреляли, рыдали. Кто-то кричал «убили!», кто-то «уйдет!», кто-то «Скорую!».

– Слезь, зараза, – попросил Диму Барышев. – Больно.

Дима сполз с него и, не зная, что делать, проверил у Сергея на шее пульс.

Сердце билось, как молот, но через раз. С каждым его толчком алое пятно на груди становилось все больше.

– Ты только Ольгу не пугай… – прошептал Барышев. – И детей… Обойдется.

Пульс под пальцами дрогнул и замер…

– Не умирай! – завопил Грозовский. – Не умирай, сволочь! Мы же на брудершафт так и не выпили!!!

* * *

В шесть утра позвонил Димка и сказал что-то такое, от чего Ольга решила, что еще не проснулась.

– Повтори, Дим, – попросила она.

– Ты только не волнуйся! С Сергеем все в порядке, только он находится в Кремлевской больнице.

– …только он находится в Кремлевской больнице… – повторила Ольга.

Она не помнила, как позвонила Барышеву-старшему в Новосибирск, как оделась, как выгнала машину из гаража, как с фантастической скоростью долетела до «кремлевки»…

«С Сергеем все в порядке», – твердила она про себя, и только это помогло ей не потерять сознание, когда пожилой врач сообщил, что у Барышева тяжелое проникающее ранение грудной клетки, повреждены крупные сосуды у корня легкого, он потерял много крови, а кроме того, возможно развитие пневмонии. В общем, дело плохо, но организм здоровый и сильный, так что надежда есть…

«Надежда есть», – твердила себе Ольга двое или трое суток, сидя возле Сергея в реанимации, хотя сидеть здесь было категорически нельзя, просто ей это никто так и не смог объяснить… С детьми сидели отец Сергея, прилетевший в Москву, и няня.

Наконец его отключили от аппарата искусственной вентиляции легких, и Ольга перестала себе повторять, что надежда есть, потому что надежда превратилась в уверенность, несмотря на то что Сергей до сих пор не приходил в сознание.

– Сереж, – держа его за руку, шептала Ольга, – если б что плохое случилось, я бы почувствовала… А ведь я спала как сурок, значит, все хорошо… Петька уже голову держит и ползать пытается, представляешь? Его скоро на лыжах надо будет учить ходить, так что ты дыши, дыши, подумаешь, легкое задето… И с одним легким живут, мы справимся, потому что, если не справились бы, я бы уже умерла…

Потом был кризис, опять подключали аппарат, но Ольга уже ничего не боялась – если случилось бы что-то плохое, она бы уже умерла.

Наконец Сергея из реанимации перевели в интенсивную терапию. В себя он не приходил, зато теперь его состояние врач оценивал не как «крайне тяжелое», а «стабильно тяжелое».

Ольга вместе с Барышевым переселилась в интенсивную терапию, и опять ей никто не смог объяснить, что здесь находиться нельзя.

– Вы бы хоть отдохнули немного, – проворчала недовольно медсестра, которая каждое утро ставила капельницы. – Давайте я вам в соседнем боксе постелю?

– Нет, – твердо ответила Ольга.

– Сколько можно не спать?! У вас у самой уже вид нездоровый.

– Я сплю, сплю… Вот сюда голову кладу, – Ольга показала на тумбочку, – и сплю!

– Сидя! – фыркнула медсестра. – Это не сон. Смотрите! Муж выздоровеет, а вы на его место уляжетесь.

– Меня этот вариант устраивает…

– Ну и глупо! Глупо! Под реанимацией три дня сидели, с места не сходили! Сейчас здесь вот уже вторые сутки!..

Медсестра вышла, в сердцах хлопнув дверью, а Ольга улыбнулась – раз на нее так сердятся, значит, уже не жалеют…

Значит, все хорошо.