Екатерина Дашкова - Александр Воронцов-Дашков

Хотя она могла быть нетерпима к некоторым людям, особенно к приспособленцам, карьеристам и тем, кого она не уважала, Дашкова в подавляющем большинстве случаев относилась к академикам тактично и уважительно. М. И. Сухомлинову очень нравилась ее работа в академии, он положительно отзывался и о ее характере[452]. Другие комментаторы писали, что она была выдающимся организатором, обладала необычайным умом, превосходным образованием и огромной энергией, называли ее женщиной с характером, энергией и решимостью[453]. В академии княгиня всегда активно участвовала в научной, педагогической и издательской деятельности: она следила за исследовательскими проектами, утверждала курсы и публичные лекции и инициировала публикации важных научных сочинений. В «Рапорте Екатерине II о состоянии, в котором находилась Академия наук, когда я вступила в управление ею в 1783 году, и в котором она находится ныне в 1786 году» она дала полный отчет в 45 пунктах о работе за трехлетний период пребывания в должности[454]. Этот отчет — свидетельство энергии и делового отношения Дашковой, работы в первые годы руководства; он предвосхищает ее основные достижения в будущем. Через двенадцать лет ее управления количество важных публикаций выросло и включило многие неопубликованные ранее работы. Более того, Дашкова эффективно реорганизовала саму академию, расширила библиотеку и коллекцию минералов, улучшила качество публикаций, напечатала новые карты, организовала ряд экспедиций в различные малоисследованные районы России, заплатила долги академии и уничтожила дефицит ее бюджета. 5 августа 1794 года, в конце своего директорства, Дашкова опять представила «Рапорт» Екатерине об экономическом состоянии когда-то неплатежеспособной академии. Теперь в ее распоряжении были средства, включая доходы от книжной продажи, библиотеки и типографии, достигавшие полумиллиона рублей[455]. Она справедливо гордилась своими делами и достижениями.

Годы директорства Дашковой не были посвящены исключительно управлению Академией наук. Она была частью двора и светской жизни Петербурга, особенно в первые годы, посещая чаще, чем когда-либо раньше, приемы в Зимнем дворце, представления в Эрмитажном театре, балы в Таврическом дворце и другие светские праздники, устраивавшиеся самыми могущественными людьми страны. У Александра Безбородко, например, она встретила французского графа Артуа, будущего Карла X, брата казненного Людовика XVI.

Имея доступ к императрице и входя в самые влиятельные слои общества, Дашкова, как директор Академии наук, остро осознавала свою необычность и исключительность. Она была женщиной, временно оказавшейся причастной к власти, и вершины и провалы ее жизни рисовали картину изгнаний и возвращений. Они были побочными следствиями выбора, доступного мужчинам, и заключали в себе ответственность и последствия, связанные с этим выбором. Неизбежным следствием ее выдающегося положения была двойственность, поскольку она играла некоторые вполне определенные мужские роли, хотя и сознавала себя женщиной в мужском мире. Как никогда ранее уникальность ее жизни при дворе и в академиях привела ее к прямому соприкосновению, соперничеству и неизбежному конфликту с членами внутреннего круга императрицы.

Особый характер назначения Дашковой полностью проявился только через несколько месяцев, когда в июне 1783 года Екатерина отправилась в финский Фредериксхамн для трехдневных переговоров со шведским королем Густавом III. Екатерина пригласила Дашкову присоединиться к делегации и сопровождать ее, поэтому она вместе с императрицей переправилась через Неву на Выборгскую сторону, где их ждали экипажи. В этом путешествии в Финляндию свита Екатерины включала ее фаворита Александра Ланского, государственного секретаря Александра Безбородко, сенатора Александра Строганова, главного конюшего Льва Нарышкина, камергера Федора Барятинского, вице-президента Адмиралтейской коллегии Ивана Чернышева, камергера Евграфа Черткова и конюшего Михаила Потемкина. Названная первой в официальных документах и ехавшая в экипаже Екатерины, Дашкова оглядела посольство императрицы и поняла, что «из женщин была только я» (175/166)[456]. Она прекрасно видела историческое и политическое значение своих достижений. С оживлением и нетерпением ожидала встречи с королем Швеции, хорошим писателем, драматургом и большим покровителем искусств. Вскоре она узнала, что брат короля, герцог Сюдерманландский (впоследствии он будет коронован как Карл XIII), которого она встречала в Спа, намеревался наградить ее Большим крестом Ордена заслуг — честь, никогда до того не оказанная женщине. Вероятно, чтобы не обидеть Екатерину, Дашкова отклонила орден и тем самым лишний раз продемонстрировала преданность своей монархине.

Хотя она считала короля образованным, остроумным и красноречивым правителем, но испытывала смешанные чувства перед встречей, возможно, из-за его оппозиции шведскому парламенту или его чрезвычайной любви к Франции. Он очень любил Вольтера и французских философов, а Дашкова издевалась над его триумфальным путешествием в Париж в 1771 году, когда его приветствовали и придворные, и философы. В «Записках» она обратила критику короля в решительное нападение на саму идею королевского путешествия: «Таким знаменитым вояжерам все показывают лишь с самой лучшей стороны; все, что они видят, подготовлено так, чтобы они знали только обманчивую внешность. Другая беда, связанная с путешествиями монархов или их наследников, состоит в том, что, стремясь добиться их расположения, не скупятся на лесть и фимиам. Возвратившись домой, они уже требуют от своих подданных обожания и не согласны на меньшее» (176/167). В действительности, Дашкова направляла свое осуждение путешествий монархов на саму императрицу, намекая на поездку Екатерины на Украину и в Крым в 1787 году и на особые приготовления к царскому путешествию — так называемые «потемкинские деревни». В тот раз Потемкин, который организовывал поездку, не пригласил Дашкову сопровождать императрицу. Перед отъездом из Фредериксхамна король подарил Дашковой кольцо со своим портретом, украшенное бриллиантами. Почти сразу после возвращения в Петербург она велела снять бриллианты и отдала их племяннице Анне Полянской.

Молва, сплетни и дезинформация окружали официальную должность Дашковой до такой степени, что Энгельгардт, например, ошибочно докладывал, что Дашкова, чье отношение к Потемкину всегда было сложным и большей частью негативным, безосновательно раскритиковала его и что императрица выгнала ее с поста директора Академии наук[457]. Конфликты часто начинались по самым ничтожным поводам, как в тот раз, когда Александр Ланской, нежный и отрокоподобный «правящий» фаворит, сначала заподозрил неладное, а затем разгневался на неточное и предвзятое описание в «Санкт-Петербургских ведомостях» событий, связанных с путешествием Екатерины в Финляндию. «Ведомости» печатались в типографии Академии наук и, следовательно, поддерживали Дашкову, поэтому они упомянули среди тех, кто сопровождал императрицу, одну княгиню, проигнорировав Ланского. Еще одна подобная конфронтация произошла, когда Екатерина подарила Дашковой свой бюст; это была работа известного русского скульптора Федота Шубина, чей шедевр — бюст Екатерины II — находится теперь в Эрмитаже. Ланской обиделся, заявив, что скульптура — его. Екатерина решила спор в пользу Дашковой, после чего, как пишет княгиня, «он бросил на меня гневный взгляд, я же отвечала ему взглядом, исполненным презрения» (166/158). В конце концов она отвергла его капризы и обвинения как глупые и безжалостно сообщила в «Записках», как он умер: «Ланской… буквально лопнул: у него лопнул живот» (178/168). Более объективные источники объясняют смерть Ланского дифтерией или сердечным приступом.