Источник - Джеймс Миченер

– Легко, – заверили они его.

Вернувшись домой, он спросил Зибеона – считает ли он, что ибри можно нанести поражение, и юноша ответил:

– Легко. Но каждый день они изучают нас и становятся все сильнее.

С наступлением рассвета Уриэль продолжал колебаться. Он приказал своим хеттам седлать коней, но держать их в тайном укрытии, после чего по его приказу проскакать по Дамасской дороге. Ибри должны увидеть их мощь и силу. Они не привыкли иметь дело с такими могучими животными. И незадолго до восхода солнца ворота распахнулись и из них галопом вылетели всадники. Они промчались по дороге несколько миль к востоку от города, грозно покачивая бронзовыми наконечниками копий, после чего вернулись обратно в город.

Этот урок не остался не замеченным сыновьями Цадока Эфером и Ибшей. Укрывшись среди оливковых деревьев, они внимательно следили за возвращением всадников. Кони производили впечатление, а легкость, с которой всадники держали свои длинные копья, достаточно ясно говорила об их намерениях. Как только запыленные кони скрылись в городе, оба юноши поспешили к Цадоку:

– Хананеи хотят напасть на нас. Поскольку дело идет к войне, мы думаем, что ты должен дать нам сигнал. – Усевшись рядом со стариком, они чертили на песке планы города, который они тщательно изучали, используя женщин, ходивших через него за водой. У них был наготове сложный замысел, как пробиться сквозь стены у источника и захватить его.

– Мы победим их жаждой.

– У них конечно же есть и цистерны, – напомнил Цадок.

– Мы можем и подождать, – ответили юные воители, но он запретил им обсуждать эту тему, и они ему больше ничего не сказали. Тем не менее, они позаимствовали платья у своей сестры Леа и, пройдя в облике женщин к источнику, собрали массу сведений, которые смогут им пригодиться в случае войны. И они поговорили с молодежью, предупредив о намерениях хананеев.

До середины этого лета, полного неясности и неопределенности, Леа часто ходила в город за водой. Миновав ворота, она шла по переполненным улицам, лавки которых так привлекали ее. Как и другие девушки хорошего происхождения, она держалась в стороне от храма с проститутками и всегда опускала глаза, когда, пройдя сторожевые ворота, по длинному темному проходу шла к источнику. Она была красивой семнадцатилетней девушкой и держалась с удивительным изяществом, как свойственно многим, кто носит на голове кувшины с водой. Многие хананеи одобрительно смотрели на нее и, когда она проходила мимо, бросали работу, чтобы улыбнуться ей.

Цадок хотел выдать Леа замуж за молодого человека, в котором уже сейчас просматриваются задатки будущего вождя, а может, даже судьи. Но, каждый день проходя через город, Леа стала замечать, что у угла ворот на трехногом стуле правителя восседает симпатичный юноша Зибеон, и, хотя она никогда не улыбалась ему, оба они чувствовали, что их встречи происходят чаще, чем если бы ими руководил случай. Зибеон встречался ей у главных ворот. У сторожевых. Он ездил верхом вдоль оливковых рощ. А однажды он встретил ее у дверей лавки, в которой продавались глиняные богини. У него была смущенная улыбка и вежливые манеры, что Леа, знавшая до сих пор лишь грубоватые обычаи пустыни, сразу же оценила.

Как-то утром, когда Леа вошла в город, питая надежду увидеть Зибеона, он ее разочаровал. Полная печали, она покинула солнечный свет и вошла в длинный темный проход меж каменных стен, что вел к источнику, но, едва она миновала первую караульню, летом пустующую, потому что все мужчины работали на полях, кто-то схватил ее с такой силой, что кувшин упал с головы и разбился. Она почувствовала, что ее втаскивают в караульню и покрывают бесчисленными поцелуями. Сначала она перепугалась, потому что никто из мужчин с ней так не обращался, но, когда она увидела, что это Зибеон, страхи оставили ее, потому что он был с ней мягок и нежен. В этот день они всего лишь страстно целовались, и прошло довольно много времени, прежде чем она неохотно рассталась с ним. Зибеон шепнул Леа, что ей нужен новый кувшин для воды, и, оставив ее в караульне, побежал покупать новый сосуд. Он предупредил ее, что на вопрос о странном кувшине она должна отвечать, мол, по ошибке взяла у источника чужой. В этот день подмена осталась незамеченной, и в течение жарких летних дней Леа часто ходила к источнику, всегда надеясь, что Зибеон перехватит ее у караульни. Теперь они уже не только целовались.

Как-то Эферу довелось заметить, что кувшин его сестры не похож на те, которыми пользовались другие девушки, и он спросил, откуда такой взялся, а она, густо покраснев, ответила: «Должно быть, я по ошибке взяла его у источника». Но он в это не поверил. Он попросил одну пожилую женщину, которая тоже ходила за водой, присмотреть за его сестрой, и вскоре шпионка сообщила, что Леа и сын правителя встречаются в караульне.

– В караульне! – повторил Эфер. Эти два строения у стен, ведущих к источнику, были в его плане главными точками, которые необходимо захватить при штурме Макора. Он был и обрадован, узнав, что караульни пусты, и возмущен при мысли, что его сестра, возможно, проводит там время с хананеем, ибо его опыт был почерпнут лишь из общения с храмовыми» проститутками. Сначала он подумал, что надо посоветоваться с отцом, но потом отказался от этой мысли, потому что старик был всецело занят организацией оседлой жизни. Эфер обо всем рассказал своему брату Ибше, и они вдвоем начали следить за сестрой.

Довольно быстро братья убедились, что она странно ведет себя. Как-то днем они, оказавшись у главных ворот, подслушали, как она прощается со своим любовником, и, едва только Леа оказалась вне поля зрения стражи, они схватили ее и приволокли в шатер Цадока. Но сын правителя, поднявшись на башню, смотрел, как она пересекает поля. Не созвав подмогу, он кинулся за троицей и одновременно с ними оказался в лагере ибри.

– Она распутничает с хананеями! – закричал Эфер отцу.

Зибеон, вынырнувший у него из-за спины, ударил брата Леа по губам. Блеснули кремневые ножи, и ибри убили бы юношу, не вмешайся старый Цадок, который ждал ответа Леа.

– Чем ты занималась? – спросил он дочь.

– Пряталась в темноте с хананеем! – рявкнул Эфер.

Снова Зибеон кинулся к молодому ибри, но его остановило вмешательство Цадока, который продолжал ждать ответа Леа. Та ответила, что любит сына правителя и, если их отцы договорятся, она хотела бы выйти за него замуж.

– Они уже поженились! – предупредил Эфер, и Леа зарделась, когда мужчина ее семьи ощупал ее тело и убедился, что она беременна. – Забросаем их камнями! Тут же, на месте! – потребовал Эфер, но Цадок уже допрашивал молодого Зибеона. Как и многие хананеи, он был обрезан. Он был готов принять Эль-Шаддаи как единого бога. Он не собирается заставлять Леа поклоняться Баалу или Астарте. Он был привлекательным и честным молодым человеком, и можно было понять, почему Леа обожает его.

Все это Цадока устраивало, и, поручив Зибеона защите своих старших сыновей, он направился к алтарю, перед которым молился столько лет:

– Эль-Шаддаи, как ты поступишь в этом деле? Должны ли мы принять хананея в нашу семью? Должны ли мы подчинить тебе их богов?