Мистические истории. День Всех Душ - Уильям Фрайер Харви

Тот зашелся в смехе.

«Написано неглупым человеком, – кивнул он, – но, клянусь, если откроете другой том, там и про вас что-нибудь попадется».

Последовав его указанию, я выбрал книгу с белым корешком, раскрыл ее наугад и прочел: «Есть много таких, кто проводит дни в пороке и винопитии, в плутовстве и похоти и думает при этом, что время раскаяться наступит позднее, но удобный случай никак не выпадает, и грешник, разинув рот, низвергается в огненную бездну»[131].

«А, – отмахнулся я, – терпеть не могу эти книжки с назиданиями. Хорошее вино лучше плохого богословия».

И я снова сел за стол.

«Вы умный человек, мистер Данкен, – проговорил хозяин, – и к тому же начитанный. Признаю, вы проявили похвальную решимость, когда, вопреки всем настояниям своего отца, порвали с церковью и колледжем».

«Довольно об этом, – отозвался я, – хотя ума не приложу, от кого вы это узнали».

Меня разозлило упоминание о моем отце: получалось так, будто я заслуживаю похвалы за то, что огорчил его.

«О, как вам угодно, – продолжил собеседник, – а я как раз собирался сказать, что вы проявили похвальную решимость, когда пырнули ножом того человечка на Плезанс – в тот раз вам еще пришлось с месяц прятаться в трущобах Лита».

«А это вам откуда известно? – вскинулся я. – С вашего позволения, многовато вы обо мне знаете такого, о чем надо бы помалкивать».

«Не сердитесь, – кротко отозвался мой собеседник, – мне как раз нравятся ваши поступки. А помните ту девицу из Атола, которая так вас любила? Вы ведь как надо с ней обошлись?»

Всего этого не должен был знать никто, кроме меня, и я был чересчур поражен, чтобы отвечать.

«О да, мистер Данкен. Могу рассказать, что вы делали сегодня, как нагрели Джока Галловея на шесть фунтов или как продали фермеру с Сенной тропы лошадку, у которой вряд ли хватило сил довезти его до дому. И я знаю, чтó вы наладились сделать завтра в Глеске, – и желаю вам успеха».

«Не иначе как вы сам черт», – выпалил я напрямик.

«Он самый, к вашим услугам», – отозвался собеседник, все так же улыбаясь.

Я в страхе уставился на него, и что-то в его глазах и подергивании губ подсказало мне, что он говорит правду.

«Что же это за место, где вы…» – выдавил я из себя.

«Зовите меня мистер С., – проговорил он мягко, – пользуйтесь в свое удовольствие услугами заведения и ни о чем не заботьтесь».

«Услугами? – удивился я. – Разве это что-то вроде таверны?»

«Нужно же бедному человеку на что-то жить».

«Назовите цену, я заплачу и уйду».

«Ну, я привык предоставлять гостям выбор. В вашем случае это будет либо ваше богатство, либо ваше будущее, а проще говоря, либо ваши овцы, либо…»

«Моя бессмертная душа», – выдохнул я.

«Ваша душа, – с поклоном повторил мистер С., – хотя, думаю, определение, которое вы к ней присоединили, слишком лестное».

«Грабитель проклятый! – взорвался я. – Так вот как у вас заведено: заманиваете человека в ваш чертов дом и обираете до нитки!»

«Воздержимся от грубостей, не надо портить наше доброе согласие. И главное, вспомните: я просил вас подтвердить, что за стол вы садитесь по собственной воле».

«Это правда», – признал я и замолк.

«Ну-ну, не надо так огорчаться. Вы можете сохранить за собой все ваше имущество и благополучно отбыть восвояси. Нужно будет только поставить подпись, что для человека, учившегося в колледже, не составит труда, и дальше жить, как жили, до конца своих дней. И позвольте вам сказать, мистер Данкен Стюарт, я иду на большую уступку, соглашаясь приравнять вашу жалкую душонку к пятидесяти овцам. Не многие оценили бы ее столь высоко».

«Может, и так, – кивнул я печально, – но другой у меня нет. Неужели непонятно: если я ее отдам, у меня уже не будет возможности исправиться. А такой спутник на всю вечность, как вы, меня вряд ли устроит».

«Ну что ж вы так неучтивы, а я уже собирался сказать, что вечер, проведенный с вами, был весьма приятен».

Убитый горем, я откинулся на спинку стула. Мне предстояло выйти из этого дома бедным как церковная мышь и начать новую жизнь, не имея за душой почти ничего, кроме носильного платья. Меня одолевало искушение подмахнуть бумажонку и покончить на этом, но что-то мешало мне так поступить. Наконец я ответил:

«Хорошо, решено. Забирайте овец, хоть мне и тяжело с ними расстаться, и я буду надеяться, что никогда в жизни больше не увижу этот дом».

«А я, напротив, надеюсь, нам еще доведется приятно пообщаться, – отозвался собеседник. – И поскольку вы щедро заплатили за мое гостеприимство, воспользуйтесь им до конца. Наливайте себе, не стесняйтесь».

Задержав на нем взгляд, я ответил:

«Слава у вас дурная и дурное ремесло, но сами по себе вы неплохи и, знаете, мне даже нравитесь».

«Премного вам признателен за такую рекомендацию, – кивнул он, – она мне пригодится».

И вот я налил себе стакан, мы приступили, и второй такой пирушки я не припомню за всю свою жизнь. Мы были не пьяные, нам просто было очень хорошо и весело. Какие мы рассказывали истории и шутили шутки, я сказать не могу, но тот вечер не идет у меня из памяти. А когда я начал клевать носом, меня отвели в распрекрасную спальню, всю в картинах и зеркалах, уложили на тончайшее белье и накрыли шелковым покрывалом. Я пожелал мистеру С. спокойной ночи и уснул, едва донеся голову до подушки.

Проснулся я на рассвете, в заиндевевшем от утреннего сентябрьского морозца платье. Я лежал среди зеленых холмов, поблизости не было ничего, кроме поросших вереском склонов, только кричали кроншнепы и с бешеным воем носились вокруг меня мои две собаки.

Уильям Фрайер Харви

Часы

Мне понравилось твое описание жителей пансиона. Ясно представляю себе зловещую мисс Корнелиус с накладкой из волос и бренчащими браслетами. Неудивительно, что ты перепугалась той ночью, увидев, как она спящей шла по коридору. Но, в конце концов, почему бы ей не бродить во сне? Что до воскресного перемещения мебели в комнате для отдыха, то, видимо, эту местность иногда потряхивает, хотя вряд ли резонно объяснять землетрясением звон небольшого ручного колокольчика на каминной полке. Это равносильно тому, как если бы наша горничная (опять-таки новая!), когда мы вчера обнаружили разбитый чайник, обвинила бы в этом бродячего слона. Ты по крайней мере избавлена в Италии от вечной