Вязание по пятницам - Кейт Джейкобc

Он бросил взгляд вперед на дорогу, туда, где оставил машину.

— А через несколько лет, сидя в парижском кафе, я смотрел на улицу, где гуляли молодые семьи с детьми. Дети от смешанных браков — белые, черные, но они смеялись и держались за руки, и я заплакал… Да прямо там… несмотря на то что вокруг находилось полно народу.

Джеймс медленно шагал вперед.

— Я не мог дождаться, когда вернусь в Нью-Йорк и увижу Дакоту. Я накупил кукол, лошадок, покемонов, игр, сувениров… книг на французском и английском… Я приходил в детские магазины и выбирал для нее подарки, но я не мог купить одежду, поскольку не знал ее размера. — Джеймс вздохнул. — Мне все опостылело. Я молил Бога, чтобы он исполнил мое желание и ты меня простила, хотя понимал, что ужасно виноват. Мне хотелось как можно быстрее попасть в Нью-Йорк.

— Джеймс… — прервала его Джорджия, — это все звучит очень наивно.

— Но я правда изменился и стал лучше, — продолжал он.

Они свернули с дороги и пошли вдоль ограды, заросшей рододендронами.

— Я чувствовал себя таким дураком, когда понял, что она почти подросток. Ей вряд ли уже нужны были все эти игрушки и куклы, а я даже не предполагал, чего бы она хотела, и совсем-совсем не знал ее… И я не смог придумать, как передать тебе деньги.

— Ты присылал их на мой счет, это помогло.

— Это ничто по сравнению с тем, что я должен был делать! Мне следовало купить вам дом, — возразил Джеймс. — Но я даже не мог написать тебе…

— Не мог, — подтвердила Джорджия, — я бы не ответила. Сейчас уже поздно об этом говорить, — добавила она, вспомнив недавний разговор с Кэт.

— Я ошибся только один раз. Неужели мы никогда не будем вместе? У меня нет ни единого шанса все исправить? Ради вас — ради тебя и ради нее…

— Джеймс, мы же не вещь, которую можно приобрести, когда возникнет необходимость.

— Я опять что-то не то говорю… не сердись на меня.

— Я не сержусь, — ответила Джорджия. — Скажи мне, с какой женщиной ты говорил на банкете у Кэт по телефону? Лизетта. Кажется, так ее звали… — Она нахмурилась.

Джеймс улыбнулся:

— Лизетта?

Он помолчал минуту.

— Это моя парижская секретарша и хорошая знакомая.

— Секретарша?

— Да, она очень милая дама, Джорджия, — ответил Джеймс, перестав улыбаться, — но ей уже под шестьдесят. Она была мне вместо матери. Заботилась обо мне просто потому, что ей больше нечем оказалось заняться.

— О!.. — протянула Джорджия, и Джеймс почувствовал удовлетворение в голосе; вероятно, ее ревность угасла.

— Я должен рассказать тебе о своих чувствах. — Он вздохнул, и его голос стал тише и мягче. — Я люблю тебя и никогда не переставал любить. Ты была моей единственной любовью. Ты самая красивая, умная, сексуальная, необычная женщина из всех, каких я видел в жизни. Дакота обожает тебя. И Анита тоже. Кэт добивается твоей дружбы. Я чувствую себя идиотом: я был слепцом и не разглядел настоящее сокровище.

— Думаю, ты преувеличиваешь.

— Нет. Ты сокровище, и ты очень красива, — возразил он, снова взяв ее за руку. Он не знал, что добавить к этим словам; никогда еще он не чувствовал себя таким смущенным и взволнованным.

— Мне пора идти, — прошептал он, — не смею больше тебя задерживать.

— Джеймс… — позвала она.

Он замер.

Наверное, этот разговор не состоялся бы в Нью-Йорке, где осталось столько неприятных воспоминаний о прошлом. Но здесь все было возможно, и она могла выслушать его покаяние после стольких лет. И хорошо, что он не пытался найти себе оправдание, а признал свои ошибки и был готов платить за них. Джорджия видела: теперь в нем не осталось и следа от той самолюбивой мальчишеской заносчивости, так задевшей ее когда-то. Перед ней стоял зрелый человек, страдавший из-за своей неправоты настолько сильно, что потерял даже малейшую надежду на счастье. Она не поверила бы ему там, в городе, но тут все было иначе и воспоминания о детстве придавали ей силы.

Джорджия встала, обошла пару раз вокруг маленькой скамеечки, но Джеймс так и не решился посмотреть ей в глаза.

Она думала о его письмах почти каждый вечер, когда сидела с Кэт за чашкой чая. И чем больше она вспоминала их, тем быстрее таял в ее глазах прежний неприятный ей образ чернокожего сноба, который отвернулся от нее, предпочтя карьеру. Теперь она говорила с человеком, у которого было разбито сердце, потерявшим любовь, одиноким, неприкаянным и отчаявшимся.

Джорджия могла бы позвать его обратно. Не ради того, чтобы у Дакоты был отец, хотя и это тоже имело для нее огромное значение. А потому, что она тоже так и не смогла его забыть и тоже немало настрадалась. Наверное, она пустила бы его в свою жизнь снова, и вовсе не потому, что наконец простила его или поверила в искренность его слов в тех старых письмах, и не потому, что больше не хотела оставаться одинокой женщиной…

Нет. У нее имелась куда более веская причина, в которой она боялась себе признаться: Джорджия оказалась совершенно беззащитна перед Джеймсом и своим собственным сердцем.

Она любила Джеймса. Она тоже никогда не переставала любить его. Это чувство только дремало в ее душе, но никогда не умирало.

Ей хотелось обнять его и прижаться к его груди.

Она любила его. И это было так же верно, как то, что ее звали Джорджия Уолкер.

Рекомендация

Когда вы обучитесь технике вязания, все, что от вас требуется теперь, — это забыть о ней и просто вязать.

Впервые в жизни Джорджию провожали в аэропорт. Она уже настолько привыкла всегда со всем справляться сама: нанимала носильщика, заказывала такси, — что поначалу ей даже было не по себе. Джеймс еще не закончил свои дела в Лондоне, но это не помешало ему приехать прямо к домику Грэнни, чтобы отвезти всех троих к самолету. Джорджия ощущала какую-то нервозность и смущение. Довольно странные ощущения, когда ей оказывалось столько внимания, да еще в такое время, когда не хотелось прощаться с Грэн, с этими чудесными местами, с красотой Шотландии, со всем, что в ее представлении символизировало мирную счастливую жизнь. Джеймс, усевшийся на софу в комнате Грэнни, казался великаном, который прятался в кукольном домике, рядом с ним сидела Дакота, похожая на изящную куколку, и улыбалась, держа его за руку.

Джорджия подумала, что если она и мечтала о чем-то, то, видимо, получить в подарок такой славный день, как этот.

Вплоть до отъезда Джорджия спорила с собой, предавалась воспоминаниям, старалась понять, принимать ли ей всерьез их вечернюю встречу или стоит по-прежнему вести себя осторожно и держаться отстраненно. Эти же сомнения не покидали ее и всю дорогу домой, пока впереди она не разглядела знакомую табличку на двери: «Уолкер и дочь».