Дэнс, дэнс, дэнс - Харуки Мураками

Мы пошли по пешеходной дорожке вдоль берега. Встречая по пути то любителей бега трусцой, то школьниц на велосипедах, немного прошагали в сторону Фудзисавы, отыскали подходящее местечко на пляже, сели на песок и стали разглядывать море.

— И часто ты это чувствуешь? — спросил я Юки.

— Да не то чтобы постоянно, — ответила она. — Бывает. Иногда чувствую. Таких людей, через которых я это чувствую, не очень много. Совсем чуть-чуть. Но я и сама стараюсь защищаться. Когда это чувство приходит, стараюсь как можно меньше думать о нем. Только оно начинается, я сразу — бац! — и захлопываюсь. Потому что заранее знаю: сейчас начнется. А когда захлопнусь, то и чувствую уже не так глубоко. Все равно, что глаза зажмурить, — очень похоже. Зажмуриваю свои чувства. Тогда просто ничего не видно, и все. Вот, когда в кино что-нибудь страшное происходит — закрываешь глаза, да? Здесь так же. И пока оно не пройдет, так и сидишь, закрывшись. Как можно крепче…

— А зачем закрываться?

— А не люблю, — ответила она резко. — Раньше, когда маленькая была, не закрывалась. В школе, бывало, как почувствую что-нибудь — сразу вслух говорю. Но от этого всем только хуже делалось. То есть, чувствую, например, что сейчас кто-нибудь покалечится. И говорю в компании: “вот этот парень скоро покалечится”. И очень скоро тот человек ломает ногу. Много раз так было. И постепенно меня стали принимать за какую-то ведьму. Даже дразнили так — “ведьма”. Вот какую репутацию заработала… А меня все это обижало страшно. И однажды я обещала себе: больше ничего не рассказываю. Никому. Как только почувствую, что сейчас что-нибудь увижу, сразу и захлопываю все чувства намертво.

— Только со мной почему-то не захлопнула, так?

Она пожала плечами.

— Это как-то неожиданно получилось, врасплох. Не успела защититься. Как-то вдруг — хлоп! — и эта как бы картинка в меня вселилась. Когда мы с тобой в первый раз увидались. В баре отеля. Я еще музыку слушала, рок какой-то… То ли “Дюран Дюран”, то ли Дэвида Боуи… Когда музыку внимательно слушаешь, так всегда получается, правда же? Защититься не успеваешь. Расслабляешься потому что. За что я музыку и люблю…

— То есть, что получается, у тебя — дар ясновидения? — спросил я. — Раз ты можешь предсказывать, кто когда ногу сломает, и все такое.

— Ну, как сказать… Пожалуй, тут все-таки что-то другое. Я же не предсказываю, что будет, а просто чувствую, что происходит сейчас. Но там есть и какой-то воздух особенный, как бы настроение того, что случится потом. Понимаешь? Ну, например, кто-то делает упражнения на перекладине и скоро повредит себе что-нибудь. Но в нем уже прямо сейчас есть небрежность, какая-то самоуверенность лишняя, так ведь? Или, скажем, явно дурачится человек. Вот в такие секунды меня это чувство как волной накрывает. То есть, буквально волной — сам воздух ужасно плотный становится. И я уже понимаю: ну вот, сейчас случится что-то плохое. И сразу вслед за этим выскакивает “пустой сон”. А потом… То же самое происходит на самом деле. Это не ясновидение. Это что-то ужасно размытое. Но оно бывает, я вижу такие штуки. Только больше никому ничего не рассказываю. А то опять станут ведьмой дразнить… Но я-то просто вижу, и больше ничего! Вижу, что вот, сейчас этот парень обожжется. И он обжигается. Но обвинить меня ни в чем не может. Ужас, правда? Я сама себя за это ненавижу. И поэтому закрываюсь. Если я закрываюсь, мне не нужно себя ненавидеть.

Она набрала пригоршню песка и долго смотрела, как он высыпается из ладони.

— А Человек-Овца действительно существует?

— Да, существует, — сказал я. — В отеле есть место, где он живет. Там, внутри этого отеля, есть еще один, совсем другой отель. Где это — обычным глазом не видно. Но старый отель никуда не убрали. Его оставили для меня. Потому что там было место для меня. Человек-Овца там живет и подключает ко мне всякие вещи, людей и события. Это место для меня, и он на меня там работает. Без него я ни к чему как следует не подключусь. Он заведует всем этим. Как оператор на телефонной станции.

— Подключает?

— Ну да. Понадобится мне что-нибудь. Я хочу к этому подключиться. И он подключает.

— Не понимаю.

Точно так же, как Юки, я набрал в ладонь песку и понаблюдал, как он сыпется между пальцев.

— Я и сам пока толком не понимаю. Но так мне рассказал Человек-Овца.

— И давно он с тобой, Человек-Овца?

Я кивнул.

— Да, очень давно. С самого детства. Я всю жизнь это чувствовал. Что кто-то там есть. Вот только форму Человека-Овцы он принял недавно. Сначала у него не было формы, и лишь постепенно — чем дальше, тем больше — он приобретал форму для того мира, в котором теперь живет. Чем старше я становился. Зачем? Не знаю. Наверно, так было нужно. Наверно, я вырос, много всего потерял — и потому возникла такая необходимость. Чтобы еще лучше помогать мне выжить. Но наверняка я не знаю. Возможно, здесь какая-то другая причина. Как раз об этом я все время думаю. Но сообразить никак не могу. Дурак, наверное…

— Ты кому-то еще об этом рассказывал?

— Нет, никому. Чего рассказывать, все равно никто не поверит. Никто не поймет. Да и я не смогу объяснить как следует. Вот, тебе первой рассказываю. Такое чувство, будто тебе рассказать могу.

— Я тоже еще никому об этом так хорошо не рассказывала. Тебе первому. А так все время молчала. Папа и мама знают немножко, но не из моих рассказов. Мне все время, с самого раннего детства казалось, что лучше вообще никому об этом не говорить. Прямо инстинкт какой-то…

— Здорово, что мы поговорили, — сказал я.

— Значит, ты тоже ведьмак… — сказала Юки, перебирая пальцами песок.

* * *

Всю обратную дорогу Юки рассказывала о школе. О том, как это ужасно — средние классы общеобразовательной школы.

— Я с самых летних каникул в школу не хожу, — сообщила она мне. — И не потому, что учиться лень. А потому, что само это место не выношу. Просто физически. Приду в школу, и так плохо делается, что сразу тошнить начинает. Каждый день меня там тошнило. Только стошнит — меня сразу дразнят. Все дразнят. Даже учителя…

— Будь я твоим одноклассником, — я такую красивую девчонку никогда не дразнил бы, — сказал я.

С полминуты Юки шагала, молча глядя на море.

— Ну, бывает ведь наоборот: потому и дразнят, что красивая, так же? Да еще и дочка знаменитости. А таких или жутко ценят — или жутко дразнят, одно из двух. Так вот, я — второе. Ни с кем у меня дружить не получается. Хожу в постоянном напряжении. Мне же надо чувства постоянно закрытыми держать, верно? А никто не понимает, чего это я. Почему я все время дрожу. А я дрожу иногда, и выгляжу, наверно, как мокрая утка. И они сразу измываются. Так гадко! Ты даже не представляешь, как гадко. Не знаю, куда от стыда потом прятаться. Просто не верится, что человек вообще на такое способен. Они ведь, представь себе…

Я стиснул ее руку в своей.