Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 31. Ефим Смолин - Пашнина

себя, возвращается к коляске, берется за ручки…

Эйзенштейн (вдохновенно). И в это время — солдаты! Расстрел!

Солдаты стреляют.

Мама падает… (Картинно падает и толкает коляску вниз.) И коляска летит вниз по одесской лестнице!..

Слышен вопль Врача: «A-а, ма-ма-а…» И звук бешено мчащейся по ступенькам коляски…

А затем — чавкающий звук, словно от упавшего мешка…

ДВАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

Перед павильоном Брасса. На двери табличка — «Калигула. Реж. Т. Брасс».

Воровато оглянувшись, Спилберг входит в павильон. Декорации — внутренние покои дворца Калигулы. Посреди — огромная кровать. На кровати шикарная, расшитая драгоценными камнями женская туника, рядом — парик. В павильоне никого нет.

Спилберг хватает и то и другое, поспешно направляется назад к двери.

Спилберг. Ну, дорогой Брасс, посмотрим, как ты поснимаешь без костюма главной героини…

Он уже берется за ручку, но за дверью шум, голоса, дверь распахивается, вваливаются Брасс, его съемочная группа, артисты…

Спилберг едва успевает спрятаться за распахнувшейся дверью…

Кадр-перебивка

Белесый в накинутом на плечи халате, с портретом Толстого в руке и, держа другой за руку Жонкова, тащит его по коридору.

Белесый. Быстрей давай, интеллигенция!

Жонков. Да куда ты меня тащишь?

Белесый. Потом объясню! Некогда! Сейчас, главное, твои шмотки из палаты забрать и смыться…

Вдруг откуда-то выскакивает перепачканный, по-прежнему похожий на спецназовца и по-прежнему полуголый Санитар…

Санитар. Ага! (Встает в боевую каратистскую позу, подманивает Белесого.)

Белесый. Смотри, козел! Нашел все-таки… (Отбрасывает портрет, скидывает халат тоже встает в боевую каратистскую стойку.)

Санитар (испуганно). Чего ты, чего ты? Мне только халатик мой… (Опасливо хватает халат и убегает)

Белесый наклоняется за портретом Толстого, случайно бросает взгляд вдоль коридора и застывает…

Белесый. Началось… Опоздали…

Жонков. Куда опоздали? Что началось? (Смотрит в ту же сторону, что и Белесый.)

В кадре — перед палатой Жонкова в очередь стоит десяток девиц…

Белесый (выпрямляясь). Говард начал операцию «Вумен»…

Жонков. Какую еще операцию?

Белесый. Они все — буйные, из женского отделения, помешаны на сексуальной неудовлетворенности…

Жонков. А я тут при чем?

Белесый. Так их к тебе прислали! Пробоваться на главную роль… И они готовы на все…

Жонков. Что же делать?

Белесый. Теперь не знаю… Говорил, надо шмотки брать и смываться… А теперь что ж… (Белесый с улыбкой подталкивает упирающегося Жонкова вперед.) Вперед! Что тянуть? Раньше начнешь — раньше кончишь…

Жонков. В каком смысле?

Белесый (ржет по-лошадиному). В прямом! Га-га-га!

ДВАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

В съемочном павильоне Брасса.

Скандал. Очень коротко стриженная и в одном нижнем белье Женщина машет кулачками и кричит на Брасса. Вокруг стоят и с удовольствием наблюдают за этой сценой члены съемочной группы, актер, загримированный Калигулой, статисты в туниках и тогах.

Женщина (вся кипя). Так поступить! Со мной! С Гурченко! На пять минут отойти нельзя! На пять минут! Ну как вы думаете, что можно сделать за пять минут?

Брасс. Ну, я даже не знаю, Людмила Марковна, запять минут можно сделать очень много…

Гурченко. Так вот, у меня за пять минут украли платье и парик!

Бpacc. Ну, успокойтесь, дорогая…

Гурченко. Нет! Все! С меня хватит! Я ухожу!..

Брасс хватается двумя рукам: за голову, закрывает глаза.

Брасс. Мама мия! Святая мадонна! Верни ее, и я больше никогда не буду снимать порнофильмы!

Гурченко устремляется в открытую дверь и с громким стуком закрывает ее за собой.

И нашему взору открывается стоявший за дверью Спилберг. Он в тунике и нахлобученном парике.

Спилберг пытается улизнуть из павильона. Но только он разворачивается и берется за ручку двери, как слышится голос Брасса. И Спилберг замирает на месте…

Брасс (за кадром). О, мадонна! Ты услышала мои молитвы! Она вернулась! И платье нашлось…

Ко все так же стоящему и не смеющему шевельнуться Спилбергу бросается Брасс, хватает за руку и тащит к кровати…

Пойдемте! Пойдемте, дорогая! Скорее сниматься! Ложитесь в кровать…

Спилоери приходится лечь в кровать. Он тожится и поворачивается спиной и к Брассу, и к камере.

Туда же пытается залезть и Калигула, но Брасс останавливает его.

Нет-нет! Я сам покажу, как надо… (Поднимает глаза к небу, молитвенно складывает руки.) О, святая мадонна! Клянусь, это не порнография! Это фильм-символ! Фильм-протест! (Показывает на лежащего Спилберга.)

Она протестует против порядков, заведенных Калигулой, против грязного разврата и поворачивается к нему спиной! И он… Он понимает всю мерзость своих поступков, он хочет попросить у нее прощения… (Брасс лезет в кровать.) Он протягивает к ней руку, хочет помириться, но она лежит спиной, и его рука ищет, ищет ее руку, ищет здесь, ищет там (Брасс шарит рукой в кровати, водит по телу Спилберга)… ищет под платьем…

Рука Брасса забирается Спилбергу под тунику. Замирает.

Через секунду Брасс, видимо, осознает, что держит в руках… Его глаза буквально вылезают из орбит, лицо искажает гримаса ужаса и брезгливости, рука отдергивается, как будто от гадюки, и жуткий вопль оглашает павильон.

А-а-а-а!..

ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ЭПИЗОД

Коридор у режиссерской палаты. Напротив двери у окна коридора большая пальма в кадке.

Сестра снимает табличку с фамилией Брасса.

Только сняв, замечает очередь девиц под дверью. Слышит доносящиеся из-за двери любовные стоны.

На минуту стоны прекращаются, из палаты выходит наспех одетая девица.

Очередь. Ну как? Как?

Девица. Ах, этот Сан Саныч просто чудо! Сказал, что подумает…

Очередь. Ой, какая ты. Надька, счастливая!

Девица. Саша просил… То есть Сан Саныч… Он просил, чтоб проходила следующая…

И очередная претендентка впархивает в дверь. Тотчас оттуда снова — ах, ах…

Сестра. Что тут происходит?..

Из очереди. Тут творческий процесс. Отбор на главную женскую роль…

Сестра, сжимая кулачки, вся вспыхивает, еле сдерживается.

Сестра. Ах, отбор, творчество… (Подбородок дрожит, хочет сказать еще что-то, но сдерживается, круто поворачивается на каблучках и убегает.)

Она спешит по коридору, а навстречу ковыляет Врач.

Весь в гипсе, на костылях.

ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ ЭПИЗОД

В кабинете Говарда. Из окна виден шлагбаум у въезда на «Мосфильм». У Говарда в кабинете — Санитар, который наконец в своем родном халате.

Санитар, видимо, давно уже что-то говорит, но Говард, похоже, не слушает, стоит у окна, смотрит куда-то.

Санитар. В общем, вот такая история, мистер Говард. Это самозванец! У него мания величия, он решил, что он — Санитар! Представляете?..

Говард (продолжает смотреть в окно). Хорошо-хорошо, я разбираться. Идите… (Сам с собой.) Уже файф о клок… Операция «Вумен» давно должна была сработать! Почему нет вестей? Где этот чертов… то ли коллега, то ли калека…

Кадр-перебивка

Врач на костылях доковыливает из последних