Любой ценой - Валерий Горшков

Интересно, успел подумать Охотник, прежде чем окончательно отключиться, так происходит только у мужиков или у женщин тоже? Сие, как говорил философ, тайна великая есть. Ведь ни одна из жен, даже если и для них это – чистая правда, никогда и ни за что в этом не признается. Так и живем. Долго и счастливо.

Проснулся Охотник резко. Как от нажатия на выключатель. Открыл глаза, перевел взгляд на распахнутое, прикрытое легкой шторой и москитной сеткой окно, за которым уже вставало солнце. Взглянул на швейцарские наручные часы. Без четверти пять. Вовремя. Внутренний будильник не подвел. Вчерашняя попойка еще самую малость сказывалась на здоровье, напоминая о выпитом легким стуком молоточков в висках, однако это совершенно не мешало приступить к главному делу, ради которого он и оказался в этих джунглях. Ева еще сладко спала – нагишом, как это и положено с ее именем и профессией, – свернувшись калачиком рядышком с клиентом, на широкой кровати. Ярослав не стал будить метиску. Встал, умылся, оделся, спустился вниз, в пустынный, если не считать пары сопящих прямо на полу немцев, уже убранный от остатков вчерашней пирушки зал, сообщил, что оставляет за собой комнату еще на одну ночь, и покинул бордель, направившись к полицейскому участку, расположенному буквально в двух шагах от пристани. Там, убедившись, что за ним никто не наблюдает, сделал небольшой крюк и незаметно занял наблюдательную позицию за кустами. Здесь его обнаружить было практически невозможно. Если только кому-то из случайных прохожих вдруг не взбредет в голову искать укромное местечко для торопливой оправки. Обошлось, впрочем, без накладок…

Сомов – а не узнать сенсея даже с расстояния в двадцать шагов Ярослав просто не мог – пришвартовал свой катер у пристани ровно в семь утра, как и предупреждал полковник Клименко. Увидев Леонида Ивановича, впервые после шести лет разлуки, Охотник почувствовал, как бешено застучало, удвоив частоту сокращений, его обычно спокойное в любой ситуации сердце. Пульс ощущался каждой клеточкой тела, от кончиков пальцев до затылка.

– Ну вот и свиделись, Иваныч, – тихо шевеля губами, прошептал Охотник.

Покинув катер, Сомов оставил его под присмотром ошивающегося возле пристани вооруженного громилы и, закурив сигарету, неспешно направился к полицейскому участку, где его визита, как всегда по понедельникам, с нетерпением ждал лейтенант Лосаро Апорт. Точнее, толстяк ждал денежки. На инструктора по боевой подготовке охраны рудника ему было плевать. Как и на всех остальных «беженцев»…

Внешне, не считая покрывающего кожу бронзового загара, Сомов почти не изменился за минувшие годы. Только чуть глубже стали морщинки вокруг глаз и губ. Чуть больше седины в волосах. И – чуть пустыннее, чем раньше, глаза. В остальном он остался тем же самым профессором. То же поджарое, худощавое, мускулистое тело, без капли жира. Та же легкая, как у юноши, походка. То же самое фальшиво-безразличное ко всему окружающему, безмятежное выражение лица прирожденного самурая…

Глядя на медленно приближающегося к кустам, в которых он прятался, мирно дымящего сигареткой сенсея, на поясе шортов которого висел в кобуре внушительный и грозный «люгер», Ярослав вдруг на секунду ясно представил себе, как Леонид Иваныч, еще не успев сменить хаки Красной Армии на черную униформу СС, в качестве доказательства лояльности вновь обретенному фатерланду публично, в присутствии ухмыляющихся нацистских офицеров, сначала допрашивает, а затем – хладнокровно расстреливает группу взятых в плен советских солдат, производя каждому из них выстрел в голову. И Охотника передернуло. Словно окатило ведром ледяной воды. По спине пробежала волна жуткого холода. Пальцы сжались в кулаки. Сантименты, воспоминания о прошлом, ярко вспыхнувшая в душе при виде учителя импульсивная – почти щенячья – радость от долгожданной встречи с одним из самых близких для него, не считая жены и сына, человеком в этом огромном мире, моментально сменились успокоением и холодной решимостью профессионального ликвидатора. Как и положено диверсанту во время выполнения боевой задачи. Дрогнувшее было сердце усмирило свой бешеный ритм, дыхание стало более глубоким и менее частым. Эмоции растаяли как дым, оставив место только бездушному прагматическому расчету. То, что было до войны, фактически – в другой жизни, здесь, в бразильских джунглях, уже не имело ни малейшего значения. Перед ним, русским офицером, сейчас был самый настоящий предатель. Враг. И необходимо плясать от этого прискорбного факта. А дальше – уж как карта ляжет…

И все же. Если уж быть до конца честным перед самим собой – где-то в глубине души Ярослава еще по-прежнему теплился робкий, едва тлеющий огонек надежды. Надежды на то, что все, произошедшее с сенсеем со дня его исчезновения без вести, имеет другое, не столь страшное по сути и последствиям оправдание. Хотя, как боевой офицер, Охотник отлично осознавал это – суровая проза жизни практически не оставляла реальных зацепок для чуда.

Сомов, направляющийся к полицейскому участку, наконец поравнялся с кустами. Их с Ярославом разделяло всего два шага. Стоило тихо кашлянуть, а затем окликнуть вполголоса: «Ну, здравствуй, что ли, Иваныч», подождать пару секнуд, пока ошарашенный русской речью профессор сообразит, что к чему, резко достанет ствол, задаст вопрос и, получив не менее шокирующий ответ, шагнет в прогалину между стеной кустов, и – начнется. Но Охотник не стал делать глупость. Немцы по своей натуре отличаются болезненной педантичностью и пунктуальностью. Разговор же с сенсеем предстоял весьма долгий. Задержка визитера могла если и не насторожить Апорта, то как минимум вызвать ненужные расспросы. А это уж лишний пунктик со знаком минус. Ярослав не стал пороть горячку, решив дать возможность Сомову вначале осчастливить толстяка пухлым конвертом, который лежал в кармане его шортов, а уже затем, на обратном пути, окликнуть…

Пройдя мимо места, где прятался Охотник, профессор взял вправо, выкинул окурок и скрылся в одноэтажном невзрачном домишке, над входом в который вяло болтался, раскачиваемый ветром, выгоревший на солнце почти до неприличия зелено-желтый флаг республики Бразилия…

Обратно на улицу Леонид Иваныч вышел на удивление быстро, не прошло и двух минут, и сразу же решительно направился в противоположную от реки сторону. Охотнику ничего не оставалось делать, как тихо выругаться, выйти из укрытия и, на всякий случай демонстративно «поправив» застежку на шортах, направиться следом за инструктором, не забывая при этом слегка прихрамывать. Впрочем, подобная манера передвижения уже давно не представляла для Ярослава сложности, особенно если учесть, что в течение без малого года и притворяться-то совершенно не требовалось. Однако трость и хромота совершенно не мешали ему при необходимости двигаться довольно-таки шустро. Вскоре он почти догнал сенсея и готов был уже окликнуть его, как Сомов неожиданно сбавил шаг, остановился и, делая вид, что ищет что-то в нагрудном кармане рубашки, тихо, но довольно отчетливо сказал по-немецки, не оборачиваясь:

– Здравствуй, малыш. Не говори ничего. Иди вперед. Слева будет развалюха. Там и поговорим.

Охотнику, которого отделяло от сенсея несколько шагов, стоило больших усилий не споткнуться, услышав вдруг подобное обращение к себе со стороны Сомова. Было от чего удивиться. Каким образом только что приплывший с рудника в город на катере, ни разу не обернувшийся, даже мельком не взглянувший в его сторону Леонид Иванович смог не только заметить, что за ним следят, но и узнать своего бывшего студента? Единственный логичный ответ напрашивался сам собой: Сомов знал о его пребывании в Лас-Суэртосе и о том, что Ярослав непременно выйдет с ним на контакт сегодня утром! Это был настоящий шок.