Аспект дьявола - Крейг Расселл

Нашел местечко, сдающееся в аренду в Седлеце, к востоку от города. Прекрасный трехэтажный дом, который был резиденцией и одновременно мастерской одного художника. Правда, дом был слишком большим для одного человека. Если честно, я снял его отчасти из-за дамы, которая любезно показала мне окрестности. Она была красивой, но постоянно отчего-то грустила. Ей было около сорока – сорока пяти лет. Она жила во флигеле в саду. Через какое-то время, со слов безудержного сплетника бакалейщика, доставлявшего мне продукты раз в неделю, я узнал, что госпожа Горачкова, эту милую женщину звали Розалия Горачкова, оказывается, была вдовой художника. После его смерти стесненные обстоятельства вынудили ее переехать во флигель, а дом сдать в аренду. Признаюсь, что был увлечен госпожой Горачковой. Она всегда держала себя с большим достоинством, хотя и была склонна к меланхолии. Однако мне редко удавалось поговорить с ней, разве что при оплате месячной аренды, и, конечно, наши беседы всегда были исключительно деловыми. Но видел я ее часто: она оставила себе крохотную часть сада, которую содержала безукоризненно, – какие только цветы там не росли. Я наблюдал из одной комнаты наверху, как она работает в своем маленьком саду. Иногда она просто сидела в садовом кресле в тени. Сидела, совершенно не двигаясь, как статуя, и смотрела на свои белые руки, лежавшие на коленях – у нее были необычайно красивые руки, да.

От бакалейщика-сплетника я узнал, что ее муж, Оскар Горачек, был художником с именем, а рисовал он, подобно Альфонсу Мухе, сюжеты, вдохновленные славянской мифологией. Нежный характер Горачека противоречил его телосложению: бакалейщик рассказал мне, что художник был крупным, крепким, красивым бородатым мужчиной. По словам бакалейщика, с которым я болтал всякий раз, когда он привозил продукты, Оскар Горачек внезапно изменился. Ему вдруг перестало все нравиться, он был недоволен результатами своей работы, и его недовольство переросло в одержимость. Особенно тревожным было его увлечение созданием самой темной черной краски. Он постоянно экспериментировал, смешивая черную краску с различными порошками из смолы, древесного угля и угольной пыли или даже с невероятно дорогими чернилами из морских моллюсков.

– Вы можете рассказать о его полотнах? – спросил Виктор.

– Главным его персонажем был Велес. Темный хтонический бог в славянской мифологии, скорее демон, чем бог. Повелитель лесов и подземного царства, повелитель мертвых. Горачек потому и был одержим поиском самого темного оттенка черного, чтобы нарисовать тени в лесу Велеса. Позже я узнал, что Горачек хотел изобразить Велеса, желая отдать должное Его Темнейшеству, но я забегаю вперед. Дом и студия находились рядом с кладбищенской церковью Всех Святых в Седлеце, вы знаете, что это за место?

Виктор кивнул.

– Я никогда не был там, но слышал о ней. Это склеп, костница.

– Да, именно так, – сказал Доминик. – Примечательное место. По рассказам, Горачек яростно трудился, он постоянно переделывал портрет Велеса, экспериментируя с новыми оттенками черного. Единственное, на что он отвлекался, так это на посещение церкви. Он часами сидел среди тысяч костей и делал наброски скелетов и черепов. Как оказалось, он использовал эти зарисовки в качестве фона для портрета Велеса. Священник церкви Всех Святых все больше беспокоился о нем, как и многие его соседи. Но больше всего они переживали за его жену, госпожу Горачкову, которая места себе не находила, наблюдая, как быстро ухудшается психическое состояние ее мужа.

Однажды дождливым утром, не сказав ничего ни жене, ни соседям, художник ушел из дома, не надев ни пальто, ни шляпы. Его искали, но не нашли, а три дня спустя его тело вытащили из небольшого озерца неподалеку от Овчари. Должно быть, он прошел этот путь до Овчари, зная, что собирается утопиться. Очень грустная история… Тело его вытащили из озера с большим трудом, ведь он был крупным мужчиной. Представьте, он весь был в иле, водорослях, очень неприглядная картина. Бедная госпожа Горачкова была совершенно опустошена потерей. Оставшись без средств к существованию, она продала оставшиеся холсты мужа, переехала во флигель и сдала в аренду дом.

– А что случилось с картиной, над которой он работал? – спросил Виктор. – С портретом Велеса?

– О, она сожгла его. Дело не в том, что эта картина была незаконченной или плохо написанной. Те, кто видел ее, говорили, что это лучшая работа Горачека. Изображение грозного Велеса вселяло ужас в любого, и не меньший ужас вселял фон картины, выполненный по наброскам, сделанным в костнице: черные тени между костями двигались и извивались. Вот почему Розалия Горачкова сожгла полотно. Эта картина убила ее мужа, так она считала, а ее сводила с ума. Я арендовал этот дом два года спустя после случившегося, и видел, что вдова раздавлена горем.

– Вы что-нибудь сделали, чтобы привлечь ее внимание? – спросил Виктор.

– Боже, нет. Я тихий человек, доктор Косарек. На самом деле я очень застенчив и предпочитаю одиночество. В любом случае, у меня не было времени на романтические глупости, я должен был сосредоточиться на своей работе. Мне нужен был покой, чтобы сформулировать свою теорию.

– И что же за теория так поглотила вас?

– Я убежден, доктор, что вся наша Вселенная представляет собой неимоверно сложную структуру, состоящую из бесконечного числа различных плоскостей или измерений, которые взаимосвязаны на квантовом уровне. Эти взаимосвязи я называю межпространственными резонансами.

– Вы имеете в виду связи с другой реальностью? – уточнил Виктор.

Доминик Бартош кивнул.

– Да, с зеркальными мирами. Вы когда-нибудь смотрели в зеркало не на себя, а на то, что амальгама отражает помимо вас? Отводили ли вы взгляд, чтобы рассмотреть комнату – вселенную, в которой обитает ваше отражение? Думали ли о том, насколько реален мир в зазеркалье?

– Нет, не могу сказать, – ответил Виктор. – Но я лечил пациентов с редупликативной парамнезией, у которых было похожее заблуждение[44].

– То, о чем я говорю, не заблуждение, – возразил Бартош. – В квантовой физике нет ничего безумного, если поверить, что существует не одна, а множество реальностей. Я использовал математический расчет, чтобы найти трещину в поверхности зеркала: бесконечно малый разрыв, который соединяет один мир с его отражением, одну реальность с другим. Но то, что я обнаружил, было формой, которая должна быть интуитивно понятна, а не рассчитана. Видите ли, межпространственные резонансы были известны человеку с древних времен. Мы всегда знали о них, у нас всегда был инстинктивный страх перед ними, и все это время мы определенным образом называли их.

– И как же? – спросил Виктор.

– Мы называли их призраками, – Бартош произнес это так, будто призраки были обычным явлением. – Межпространственные резонансы – это призраки мертвых.