Мозг, ты спишь? 14 историй, которые приоткроют дверь в ночную жизнь нашего самого загадочного органа - Гай Лешцинер

Кристиан испытывает практически все характерные симптомы нарколепсии, однако, как это часто бывает с этим расстройством, диагноз ему поставили лишь спустя много лет, уже в двадцать два года. Сейчас моему пациенту сорок, и он страдает от ужасной сонливости, которой подвержены все люди с этим расстройством. Именно она и является для него наибольшей проблемой, именно она не дает ему работать. «Я заснул на стадионе „Уайт Харт Лейн”, когда играли „Сперс” против „Манчестер Сити”, и на меня очень странно поглядывали, – рассказывает он. – Стадион был битком – человек тридцать или сорок тысяч, – все кричали и пели. Там было совсем не тихо. Я не большой любитель футбола и, думаю, был бы не прочь поспать во время матча…» Однако гораздо более сильное беспокойство вызывают другие ситуации, в которых Кристиану доводилось засыпать.

Раньше он работал в компании, занимавшейся производством медицинского оборудования. Ему приходилось управлять погрузчиком, с помощью которого он загружал большие контейнеры в грузовики для доставки. Он частенько парковал погрузчик где-нибудь в стороне, чтобы не видели коллеги: «Я ложился на руль и сразу засыпал. Мог проспать минуту или десять». Однако ему не всегда удавалось подготовиться, прежде чем уснуть. «Мне уже доводилось врезаться в них [грузовики]. Я еду на погрузчике, поднимаю поддон. А затем просыпаюсь от неприятного ощущения – от резкого удара, возвращающего меня к реальности, – он хлопает в ладоши, имитируя звук столкновения, – так что я врезался в контейнер. Бам! Господи! Хорошо, что это был не человек или что-нибудь ценное».

Не меньше беспокоит его и то, что иногда он засыпает, когда идет по улице.

Еще Кристиан работал на катере на воздушной подушке, который курсировал по Ла-Маншу между Дувром и Кале. Помню, как переправлялся через Ла-Манш, когда был маленьким. И хотя день был относительно спокойный, я отчетливо запомнил шум и как меня качало туда-сюда с каждой волной, я такого не замечал даже в самолетах, когда попадаешь в зону турбулентности. Для Кристиана, впрочем, дискомфорт во время поездки не был проблемой. «Я просто засыпал. Впрочем, как и на всех остальных моих работах».

Подобно Филу и Адриану, Кристиан сталкивается и с катаплексией. Основным триггером для него, судя по всему, является смех. «Бывает, я смотрю „Башни Фолти”, и Джон Клиз вытворяет что-нибудь смешное, и я думаю, что ничего уморительнее в жизни не видел. Тут-то и начинается катаплексия, затрагивающая практически все мои мышцы. Со щеками и мышцами на лице начинаются странности, они словно сами по себе болтаются. Я теряю контроль над своими руками и ногами».

Несколько лет назад мы вместе с парой коллег поместили Кристиана в аппарат МРТ и попытались вызвать у него катаплексию, прокручивая на экране один из его надежных триггеров – сцену из сериала «Офис», в которой Дэвид Брент демонстрирует коллегам свои танцевальные навыки, ужасными кривляньями во всей красе проявляя свои высокомерие и заносчивость. Это была полная неудача – не потому что нам не удалось спровоцировать катаплексию, а из-за технических проблем, связанных с совмещением МРТ и ЭЭГ.

Еще, подобно Эвелин, Кристиан испытывает гипнагогические галлюцинации. Ему зачастую видятся какие-то темные силуэты при погружении в сон, однако бывают и куда более странные видения. У него остались обрывочные воспоминания о том, как он парил над своим телом – что-то наподобие внетелесных переживаний. Кристиан сталкивался и с чем-то похожим на описания суккубов и инкубов, о которых мы рассказали в девятой главе. «Я не верующий человек, однако поверил, что меня посетил суккуб, ночной демон. Я увидел дым. Это не был демон в человеческом обличье или что-то в этом духе. Это был густой дым, который обволакивал меня. – Он замялся. – Эта штука приблизилась ко мне, занялась со мной сексом, а потом ушла. И она делала это каждую ночь. Я видел дым, хотя и спал с открытыми глазами. Я мог его схватить. На меня никто не садился, однако оно как бы проникало в меня – не хочу выражаться грубо – в сексуальном смысле. – Он добавляет: – Я даже готов был сходить к священнику, просто чтобы с ним поговорить. Но первым делом пришел к вам!» – улыбается он. Я заверил его, что являюсь плохой заменой священнику.

Полагаю, что причина нарколепсии Кристиана, как это было у Фила и Адриана, кроется в повреждении той самой небольшой области, расположенной глубоко в мозге, – латеральном гипоталамусе. Я никогда не проверял уровень гипокретина – вещества, вырабатываемого этим участком мозга, – в спинномозговой жидкости этого пациента, однако не сомневаюсь, что он занижен, а то и вовсе нулевой. Все его симптомы являются следствием разрушения крошечных ядер, расположенных в самом центре нейронных контуров, которые контролируют наш сон и сновидения. Переключатель, который не дает нам внезапно засыпать и погружаться в БДГ-сон, вышел у него из строя.

Кристиан же быстро переключается между сном и бодрствованием, что приводит к приступам непреодолимой сонливости в самые неподходящие моменты, например за рулем погрузчика или на переполненном стадионе. Причем он моментально погружается в БДГ-сон из состояния бодрствования, что и приводит к появлению этих странных и пугающих галлюцинаций.

Кроме того, из-за этих неврологических повреждений его сон крайне нестабилен, так что Кристиан постоянно мечется между БДГ-сном и бодрствованием на протяжении всей ночи. И именно во время этих размытых переходов он и запоминает сны. Не какие-то обрывки, которые смутно удается припомнить с утра, а яркие, реалистичные, повторяющиеся сны, настолько красочные и правдоподобные, что порой их сложно отличить от реальности. Его описания меня завораживают.

Почти каждую ночь Кристиану снятся одни и те же четыре человека. «Настоящие люди, с которыми я вместе ходил в начальную и среднюю школу, – рассказывает он мне. – Я их не видел, должно быть, лет двадцать, однако каждую ночь они приходят в мои сны. – Он немного робко смеется. – У меня небольшая интрижка с одной из девушек. На самом деле с двумя! – Он тут же поясняет: – Звучит немного странно, когда я называю это интрижкой. Люди, которых я вижу в своих снах, – дети. Не то чтобы я был взрослым и у меня была интрижка с детьми. Во сне я такой же, как они. Я тот ребенок, каким был в прошлом».

Я спрашиваю, не переживает ли он какие-то старые воспоминания, но он уверен, что это все происходит впервые, чуть ли не как новая жизнь. «Одна из них была моей девушкой, а другая просто одноклассницей, которая мне нравилась. Так что у меня очень странная интрижка, которая на самом деле ни в коем виде не происходит в реальности, – я же не общался с ними двадцать лет! Видел их фотографии в Facebook, так что знаю, как они выглядят взрослыми, но в моих снах они не такие». По ночам он ведет отдельную жизнь – любовную и социальную, – однако ясно дает понять, что в его отношениях со «старыми знакомыми» нет никакого сексуального подтекста. В его снах он переживает период невинности, счастья в своей жизни, лишенной забот и печалей.