Бесследно исчезнувшая - Лиза Марклунд

Нине понадобилось сделать несколько быстрых коротких вдохов, чтобы взять себя в руки. У комиссара, вероятно, были серьезные причины разрешить ей приоткрыть завесу секретности относительно проводимого ими сейчас расследования.

– Нора Лерберг тоже поменяла имя до того, как исчезла, – сказала Нина тихо. – Она добавила девичью фамилию, Андерссон, и написала заявление о желании заменить свое первое имя на второе, Мария.

Анника Бенгтзон побледнела:

– Когда она сделала это?

– Почти год назад. В декабре прошлого года она заявила в полицию о том, что у нее украли сумку, и там находился паспорт.

Репортерша встала и закрыла дверь в кабинет. Она так и осталась стоять спиной к ней.

– А она не ездила недавно на Каймановы острова?

– Нет, зато слетала в Швейцарию. В прошлую пятницу, в Цюрих, на день. Она лжет своей золовке, утверждая, будто ей надо проходить процедуры в Сёдерской больнице, но взамен занимается совсем другими вещами.

Анника Бенгтзон медленно подошла к столу и села на свой стул.

– Один ее сосед, работающий в Международном валютном фонде в Женеве, летел туда вместе с Норой в самолете несколько раз и видел, как она обедала там в дорогом кабаке. Своим подругам она рассказывает, что ходит на йогу по вечерам в среду, но ничего подобного не делает. И по ее утверждению, слушает аудиокниги, но у нее нет времени на литературу.

Нина замолчала. Журналистка какое-то время сидела, опустив глаза в стол.

– Нора недавно не покупала машину? – наконец спросила она.

– Нет, насколько нам известно, – ответила Нина.

– А она не пользовалась услугами нового портного?

Нина обратила взгляд к окну, попыталась вспомнить утренний доклад Ламии, вроде там речь шла о разовом визите в какое-то ателье? В Эстермальме?

– Да, по-моему, обращалась, – ответила Нина.

– Ты проверяла гардероб Норы?

Нина вопросительно посмотрела на собеседницу.

– Согласно ориентировке, на ней, когда она пропала, были длинные брюки и куртка из плащовки, не так ли?

– Мы не знаем наверняка, это предположение.

– А ты не в курсе, не висит ли мусульманская экипировка в ее гардеробе?

Нина не поняла смысла вопроса.

– Ты имеешь в виду хиджаб?

– Настоящую шаль и юбку до пят и, пожалуй, прямое пальто.

Шали имелись в гардеробе Норы, и длинная юбка тоже, в этом она была почти уверена, и пара старых пальто. Прямых? Трудно сказать.

– С чего ты… Почему ты называешь такую одежду мусульманской экипировкой?

– А ты никогда не пробовала примерить ничего подобного? – спросила Анника. – Повязать голову платком, как делают мусульманские женщины? Тогда сразу же становишься невидимой.

Нет, такого Нина никогда не пробовала.

И что это означало? Автомобили, поездки, имена, паспорта, ложь… Нина почувствовала, как мысли вихрем закружились у нее в голове.

Она взглянула на свои часы, подарок на день рождения от Филиппа, и встала.

– Ты не могла бы прислать мне на электронную почту все детали относительно исчезновения Виолы Сёдерланд? – попросила она. – Все, что тебе известно? А я проверю, не возникало ли у полиции идей, как ее искать.

Анника Бенгтзон тоже встала.

– Приятно было встретиться с тобой снова, – сказала она. – Заходи поужинать с нами, если будет желание. Мы будем рады.

К собственному удивлению, Нина почувствовала, что у нее перехватило дыхание.

– С удовольствием, – услышала она свой ответ.

Вечером небо треснуло. Прорвавшийся в брешь между туч чистый голубой свет залил часть пространства у горизонта. Дети словно с цепи сорвались: мальчишки подрались, а Серена в голос ревела по своей матери. Аннике и Джимми пришлось в срочном порядке наведываться в детские комнаты несколько раз. Только после одиннадцати в спальнях воцарились тишина и покой.

– Мне надо завтра сообщить мое решение относительно новой работы, – сказал Джимми.

Они расположились, прижавшись друг к другу, в углу дивана, плечи Анники покоились на его животе. Она чувствовала, как усиливается давление на ее грудь, старалась ничем не показать, что это ей сейчас неприятно.

– И что ты ответишь?

– А ты как считаешь?

– Тебе это нужно? Ты хочешь стать генеральным директором?

– Да, по-моему.

– И почему?

Она произнесла это тихо и мягким голосом, полулежа в его объятиях. Он погладил ее по волосам.

– Дело не в самой должности и ее названии, и не в зарплате тоже. Мы в министерстве занимались все эти годы исправительной системой, и я точно знаю, чего хотел бы… – Он замолчал.

– Убийцы вовсе не обязательно жуткие люди, – сказала Анника. – Порой они просто одинокие, печальные и сердитые.

Он тихо рассмеялся:

– Хорошая девушка Нина. Откуда ты ее знаешь?

Анника окинула взглядом почти темную комнату.

– Исключительно по работе. Я каталась в ее патрульной машине в Сёдере одну ночь в незапамятные времена, ее и Юлии Линдхольм, а потом я писала об убийстве Давида. Как раз Нина и нашла его, кроме того, нам еще приходилось соприкасаться…

Она не сказала больше ничего, были такие вещи, о которых даже Джимми не следовало знать.

– А как ты сама относишься к этой работе? Стоит мне браться за нее?

Анника сделала глубокий вдох и почувствовала, что вот-вот расплачется.

– Я хочу, чтобы ты сам решил, – ответила Анника, стараясь говорить ровным голосом.

Он взял ее за плечи, повернул так, чтобы видеть лицо.

– Почему ты такая грустная?

– Я не грустная, – сказала она и заплакала.

Джимми привлек ее к себе, гладил ей спину, целовал ее волосы.

Первой новость обнародовала «Моргонтиднинген».

Андерс Шюман неподвижно сидел за письменным столом с развернутой газетой и медленно переваривал прочитанное.

«Я убил Виолу», – гласил заголовок.

Чисто с профессиональной точки зрения это можно было истолковать только одним образом: Густав Холмеруд снова показал себя хорошим мальчиком. В конечном счете все сомнения относительно его статуса серийного убийцы удалось развеять. Здесь он и «Квельспрессен» фактически добились победы.

Статью иллюстрировал портрет улыбающегося Холмеруда, одетого в бумажный колпачок, похоже становившийся фирменным знаком этого Худшего Серийного Убийцы Швеции За Все Времена (кем он, собственно, не являлся, даже если говорил правду, ведь пальма первенства по-прежнему принадлежала восемнадцатилетнему санитару из Мальмё, который в конце 70-х лишил жизни двадцать семь стариков посредством того, что поил их очень едким моющим средством). Рядом находилась официальная фотография Виолы Сёдерланд из последнего годового отчета ее фирмы «Шпиль Золотой башни».