«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I - Вера Мильчина

Впрочем, до определенного момента русских нанимателей Бакье его бахвальство не смущало. Он посылал Бенкендорфу донесения по самому широкому кругу вопросов и вдруг на самом интересном месте был отставлен от своей секретной службы. В 1839 году Отчет III Отделения еще упоминает Бакье в качестве российского агента в Париже, а в 1840 году уже именует его «бывшим нашим агентом».

О причинах этой отставки речь пойдет чуть позже, сначала надо описать «творческий метод», руководствуясь которым Бакье составлял свои донесения. Дело в том, что зачастую источниками для этих донесений служили вовсе не добытые с огромным трудом секретные документы (как о том писал он сам), а недавние и ничуть не секретные публикации в парижской печати.

Например, в одном из донесений он утверждает, что парижские поляки, принадлежащие к «аристократическому» крылу эмиграции, надеются свергнуть Николая I, настроив против него его брата, великого князя Михаила Павловича, а сделать это намереваются за счет «связей адмирала Чичагова, князя или графа Тургенева», которые «полностью преданы польскому делу» и не чужды «событиям 1826 года». Под 1826 годом следует разуметь восстание 14 декабря 1825 года. Николай Тургенев, заочно приговоренный к смертной казни за причастность к заговору, в самом деле в 1830-е годы жил в Париже. Однако он не был ни графом, ни князем (Бакье, видимо, считал таковыми всех русских дворян, и в этом он был не одинок; в нравоописательном очерке Эжена Гино «Русский», вошедшем в сборник 1844 года «Иностранцы в Париже», о парижском салоне, где собралось много русских, говорится: «Там было восемь-десять князей и столько же княгинь. Известно, насколько этот титул распространен в России, где заменой древности рода служили милости цариц, сотворявших с вечера до утра множество сиятельств»). Тургенев не только не был князем или графом, но и не был связан с поляками-эмигрантами и не имел никаких средств воздействовать на отношения императора с его братом. Тем более не имел таких средств адмирал Павел Васильевич Чичагов. Чичагов в 1813 году вышел в отставку и уехал за границу, оскорбленный обвинениями в том, что в декабре 1812 года при отступлении французов из России именно его неудачные действия помешали задержать Наполеона (отзвуки этих обвинений в том, что «земноводный адмирал», как назвали его в анонимной эпиграмме, взялся не за свое дело, содержатся в широко известных словах из басни Крылова «Щука и кот»: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник…»). С 1813 года Чичагов жил вне России в бессрочном заграничном отпуске, а в 1834 году отказался подчиниться указу Николая I о том, что пребывание русского подданного в чужих краях не должно длиться более пяти лет, и принял английское подданство. Он «фрондировал» в парижских салонах, однако от этого до реальной антирусской деятельности, помощи полякам и влиянию на императора или его брата было очень далеко (что же касается публикации отрывка из записок Чичагова в английском журнале «Foreign Quarterly Review», которая так возмутила Я. Н. Толстого, что он пожелал немедленно сочинить опровержение на мемуары этого «предателя», о ней Бакье знать не мог: она состоялась в апреле 1841 года, когда наш герой уже не работал на III Отделение).

Итак, оба русских помянуты всуе, по-видимому, по одной-единственной причине: Бакье знал, что они живут в Париже, и что-то слышал об их «оппозиционности». Например, фамилия Тургенева была упомянута в очерке немецкого гегельянца Эдуарда Ганса о салоне госпожи Рекамье; очерк этот во французском переводе был напечатан в 1836 году в томе 26 журнала «Ревю де Пари»; там среди гостей салона назван «г-н Тургенев, которому изредка позволяют навестить живущего в Париже брата-изгнанника», да и вообще Александр Иванович Тургенев, в отличие от брата-домоседа, был завсегдатаем многих парижских салонов, в том числе легитимистских, и фигурой в парижском обществе достаточно известной.

Что же до приписанного Тургеневу и Чичагову намерения поссорить императора с братом, Бакье утверждает, что узнал о нем из самых секретных источников: его агент в Министерстве иностранных дел якобы видел на столе министра письмо Баранта (французского посла в России), отвечающее на вопрос, возможно ли внести разлад в отношения братьев. Однако – какая досада! – письмо было слишком длинным, и ответ на первой странице не уместился, а министр очень быстро убрал его со стола. Барант в сохранившихся дипломатических донесениях из России в самом деле упоминает расхождения императора с братом по одному конкретному поводу: в первой половине 1837 года великий князь лечился на водах в Европе и хотел побывать во Франции, чтобы на месте познакомиться с устройством французской армии, которую высоко ценил, но император ему не позволил. Больше ничего на эту тему ни в напечатанных, ни в до сих пор не опубликованных донесениях Баранта этого времени мне обнаружить не удалось. И русские мемуарные источники ни о чем подобном не упоминают. Зато о ссоре Михаила Павловича с коронованным братом, о том, что император не доверяет великому князю и, уезжая из Петербурга на маневры, боится оставлять его одного в столице, писали парижские газеты (например, подробное рассуждение на эту тему опубликовала 13 сентября 1837 года газета «Пресса»). Парижские журналисты, по всей вероятности, спроецировали на отношения Николая и Михаила свое – притом тоже неверное – понимание событий декабря 1825 года, когда происходила борьба между Николаем и Константином, но не за корону, как естественно было бы ожидать, а за право от нее отказаться. По-видимому, именно на этой газетной основе Бакье и сплел свою версию о коварных оппозиционерах, которые хотят разрушить царственную фамилию изнутри.

Кстати, этим методом (выдавать газетные статьи за секретные разведданные) агенты III Отделения продолжали пользоваться и после Бакье. 17 декабря 1849 года Дубельт в письме к Н. И. Гречу пенял на осведомителя Кардонна, который «в последних письмах своих сообщает только сведения, заключающиеся в газетах»; в 1854 году в том же прегрешении («ваши доклады не всегда соответствуют необходимому уровню, а зачастую сообщают о том, что мы могли бы узнать из газет») мягко упрекал Я. Н. Толстого его закадычный друг А. А. Сагтынский – чиновник высшей полиции, руководивший иностранными агентами.

Итак, первая угроза, которою Бакье пугал своих петербургских шефов, касалась согласия внутри царской семьи, на которое якобы планируют покуситься польские выходцы и их коварные союзники. Вторая была связана с внешнеполитической позицией Пруссии. По донесениям Бакье выходило, что Пруссия, верная союзница России (этот союз был скреплен династическим родством, поскольку прусский король Фридрих-Вильгельм III приходился Николаю I тестем), готова предать Россию и перейти на сторону Франции. В одном из донесений Бакье даже называет точную дату:

Этот и подобные ему пассажи свидетельствуют о том, что Бакье был мастером не только шантажа, но и блефа. Франция и Пруссия союза не заключили и, по всей вероятности, даже не собирались заключать, однако сама идея эта носилась в воздухе и политические журналисты активно ее обсуждали; о такой угрозе, весьма тревожившей российского императора, писал 15 августа 1837 года журнал «Ревю де Де Монд», а газета «Французский курьер» (Courrier français) 2 сентября 1837 года сообщала о том, какое большое неудовольствие доставляет российскому императору пребывание на посту посла Пруссии в Париже барона фон Вертера, «чьи дружеские связи с королем Луи-Филиппом известны всем и каждому». А когда осенью 1837 года Вертера сменил граф фон Арним, парижская газета левой оппозиции «Коммерция» (Commerce) 9 ноября поспешила сообщить, что его присутствие на этом посту добавит России еще одного противника, поскольку этот дипломат, как и все здравомыслящие и влиятельные члены прусского кабинета, видит в правительстве Луи-Филиппа залог всеобщего мира и преграду против завоевательных планов России. 18 ноября в той же газете можно было прочесть, что в Берлине мысли о сближении с Францией становятся все более популярны, а отношения прусского двора с императором Николаем сделались весьма прохладными. Мысль о неминуемом и близком франко-прусском союзе занимает центральное место в статье «О внешней политике Пруссии», опубликованной в 1837 году в 4-м томе «Портфолио» – многотомного сборника антирусских документов (как подлинных, так и поддельных), который выходил в Англии и почти тотчас же переводился на французский (представление о текстах, которые там публиковались, можно получить из последней главы нашей книги; см. с. 470–471).