Акушер-Ха! - Татьяна Соломатина

Молодожёны отбыли на Кипр. Откуда Наталья вернулась в крайне расстроенных чувствах:

— Представляешь? Он ещё в самолёте отобрал у меня все подарочные деньги и даже те, что мама мне дала на всякий случай. Руку выкрутил и сквозь зубы прошипел: «Отдавай немедленно, всё равно на фигню потратишь!»

— Мне надо это как-то комментировать? — спросила Женька, и на некоторое время их отношения с Наташкой дали трещину. Ненадолго — всего на полгода. Этого хватило, чтобы — ладно Наташка, но тётя Лида?! — прописали Коленьку в Наташкиной квартире, купленной матерью через месяц после свадьбы, оформили генеральную доверенность на его имя на машину, подаренную Наташкиным отцом. Одели с иголочки. Обули от лучших зарубежных производителей и вскормили наилучшими натуральными продуктами, доступными за деньги.

Выяснилось — мир не без добрых людей, а медицинский вообще тесен, — что история об «изменщице» и «предательнице», шантажирующей Коленьку плодом чресел его, не совсем выдумка. Напротив — полная и абсолютная правда. Только рассказанная Николаем наоборот. Первая Коленькина жена вламывала как лошадь и на себя, и на него, и на няньку для дитяти. Он же «писал диссертацию» лёжа на диване, раз в неделю вставая, чтобы посетить кафедральное совещание. «Хоть в одном мы с ним были абсолютно похожи — он такой же врач, как и я. То есть — никакой», — грустно смеялась позже Наташка. А что касается шантажа — он тоже имел место. И Наташке вскоре пришлось убедиться в этом на своей собственной шкуре.

— Представляешь, он мне сказал: «Хочешь, чтобы Юлька с тобой к морю слетала отдохнуть? Скажи своей мамочке, что моя подпись на нотариальной доверенности стоит тысячу долларов».

— Тысячу с тебя, тысячу — с предыдущей. Хм… Если когда-нибудь буду рожать, никого в графу «Отец» не запишу. Экономить буду.

Но это всё цветочки по сравнению с тем, что он продал Наташкину машину ещё до развода, а судиться за часть квартиры начал сразу после — как раз на шестом месяце Наташкиной беременности. Быстренько нашёл себе другую дурочку, попотчевал её сказками уже о двух сволочах и… женился, пообещав вскорости объединить её комнатушку, доставшуюся в наследство от бабушки, со своими квадратными метрами, отсуженными у предыдущей жены. Апартаменты, естественно, будут куплены на его имя. Чтобы очередной наследник мог гордиться отцом.

— Иногда мне кажется, что все бабы — дуры. И каждый член им кажется последним во Вселенной. — Наташка тяжело вздохнула. — Я попросила его подписать отказ от отцовства.

— Я даже боюсь спрашивать, сколько он за это потребовал.

— Пятьдесят тысяч долларов. У меня таких денег нет. И никогда не будет. А отчим и мама — старые и больные. Ей уже намекают, мол, пора бы и пенсионную честь знать. Пока вежливо. А не сегодня завтра торжественно попрут. Им хоть что-то накопить надо на старости лет. Я их не прокормлю. У отца после эпизода с машиной и спрашивать боюсь. Он как только узнал, что я Николаю генералку написала, так и разговаривать перестал, назвав конченой дурой. «Будет совсем невмоготу — помогу. На хлеб. А масло в жопу на все свои я твоему мужу поставлять не обязан. У меня двое детей, кроме тебя». Бли-и-ин, нулёвый «Лексус» и полхаты пролюбила! — завыла почти никогда не матерившаяся Наташка.

— Слушай, а не дешевле того… Киллера дешёвенького нанять, а? — Прости, господи, меня за такое полуфантастическое предположение.

— А как же «не убий»?

— Ну, может, сам помрёт или какие добрые люди помогут, помимо тебя, раз ты так чтишь заповеди.

В общем, Наталья ездила, писала, страдала и толстела всё больше. А Женька — работала, училась ремеслу, была замужем и оставалась всё такой же. Рассчитывать особо ей было не на кого. Вернее — вроде бы на мужа. Она его вроде бы любила. Вот это Женьку особенно раздражало в те редкие минуты, когда она позволяла себе задумываться, — всё в её жизни было неплохо, но «вроде бы». Но разве есть время на мысли, когда и чувства так коротки? Чувства — вспышки, чувства — страсти. Импульсы. Приходящие внезапно и оставляющие навсегда. Единственное реальное, что было не «вроде бы», а на самом деле, не неуловимыми волнами, а незыблемыми корпускулами, — это стук инструментов, красная кровь, бесцветный пот, который, высыхая, оставлял белые солёные полосы на хирургической пижаме, и ночной чёрный кофе в родильно-операционном блоке. И мужчины. Отвратительные и прекрасные. Сменяющие один другого. Пополняющие коллекцию. Нет, не пыльных скелетов в шкафу. Скорее одинаковых некондиционных бабочек, приколотых неразумным дитятей, научившимся буквально этим летом лихо размахивать сачком на лугу. За это — звук, цвет, вкус и чувственность — жизни можно было простить многое: постель, которую делишь по привычке, бессмыслицу большинства событий и слов… И, простив жизнь, сказать спасибо за этот страшный металлический скрежет, вернувший её в начало.

— Женька! — Наташка помахала у неё перед носом пачкой листов формата А4 с отредактированными профессором статьями в сборник конференции по акушерским кровотечениям. — Что-то ты не в духе. Хочешь рассмешу?

— Валяй! — ответила подруга. — Не всё же мне Петрушкой работать.

— Я записалась в фитнес-клуб, представляешь?

— Молодец. Уже смеяться?

Наташка регулярно приобретала дорогостоящие абонементы в модные заведения и, посетив два-три занятия, хныкала, что устала. Мама метала громы и молнии. Ещё бы! Ведь именно она оплачивала эти блага для «кровинушки». Но как только заканчивался предыдущий абонемент, матушка приобретала дочурке новый. В другое, ещё более замечательное место, «на сей раз и с аквааэробикой».

— Нет ещё. В общем, пришла в раздевалку, а там — глист на глисте и все хором ноют, что надо худеть. Ну, я гордо запаковала свои жиры в костюмчик, кроссовочки надела и пошла со всеми в зал. Какое-то занятие с шарами. Знаешь, такие здоровенные, как нам американцы подарили в «Школу материнства»?

— Ну?

— Инструкторша юркая, на лице улыбочка милая. Веса в ней — килограмм пятьдесят, не больше, но жилистая, мускулистая, скачет козой. Оглядела группу и тут меня увидала. Я руками развела, мол, ну и вот! Она тут же ещё шире заулыбалась, представилась, всех красавицами назвала и сказала, что с шарами мы сегодня заниматься не будем, а будем растягиваться. И шары все попрятала. — Наташка уже сама с собой хихикала. — Думаю, она представила себе, что я как разбегусь, как прыгну на этот мяч, а он как лопнет, и весь клуб разнесёт взрывной волной к чёртовой матери! — уже хохотала всем своим без малого стокилограммовым телом Наталья. — И всё занятие потом эта девчушка на меня так опасливо поглядывала. К другим тёткам подходила, помогала, руками их двигала в разные стороны. А ко мне подойдёт, постоит и так уважительно: «Левее тянитесь! Спинку не горбить!» «Я не горблю! — говорю ей. — Это у меня ожирение по такому типу!» В общем, я там смотрелась как слон, нечаянно попавший в стадо газелей. И зеркала эти по стенам. Ужас! Сегодня ещё пойду.

— Вот за что тебя обожаю, Наташка, за то, что ты бываешь удивительно живой и весёлой. А если бываешь — значит, всё время можешь быть. Так держать. И непременно пойди. Последовательности бы тебе кто выдал. И мне заодно. Ладно, пойду трудиться. Хорошо у вас тут, на кафедре. Спокойно. А у меня сегодня плановый «поздняк»[85].