Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

– Да мне все равно… Эх… – Ханнес поморщился и потер рукой шею.

– Что у тебя с шеей? – спросил Вехтер.

– Ничего. Неудачно затормозил. Скоро пройдет.

Элли вдавила Ханнеса обратно в кресло для посетителей и помассировала ему шею. Он отдался ее рукам и закрыл глаза.

– Скажи-ка, Элли, что с тем адвокатским делом, за которым ты вчера ездила?

– Не важно, – ответил Вехтер, прежде чем Элли успела что-то сказать, и придвинул к себе папку с надписью «Джудит Герольд».

Но все было важно. Комиссар только не знал еще, куда вставить этот кусочек головоломки. Может, эта часть откуда-то с заднего фона, но мозаика, в которой отсутствует кусочек, не стоит ничего. И он не осознавал, почему историю Джудит Герольд лучше не пересказывать коллегам, просто было ясно, что она важна в этом деле.

– Ой, ну брось. – Ханнес стряхнул руки Элли и вскочил. – Мы работаем в команде или нет? Вам не нужно ходить вокруг меня на цыпочках, я уж как-нибудь справлюсь.

Он вышел и захлопнул за собой дверь, Элли последовала за ним. Может, ей снова удастся его вернуть с небес на землю. Это у нее хорошо получалось. Пусть Ханнес думает что хочет. Он, Вехтер, все равно поступит так, как считает нужным.

В комнате стало темнее. День снова превращался в полумрак. За окном – длинные зимние сумерки, слишком темные, чтобы работать, и слишком светлые, чтобы включить лампу. Но Вехтер все же включил ее. Сейчас Ханнес и Элли, должно быть, спорят в коридоре. Или снаружи кто-то бросает монетки в кофейный аппарат, или какой-то коллега несет бюллетень для выборов в производственный совет предприятия. Но ничего из этого не происходит. Наконец Вехтер снова открыл свой отчет и включил радио. На дороге А9, на перекрестке автобана между Нойфарн и Аллерхаузен, все еще была пробка. Что за счастливый мир!

– С какой целью вы оказались в квартире Розы Беннингхофф вечером в день убийства? – спросил Ханнес.

– Я больше ничего не скажу по этому поводу. Rien[50].

Если Баптист и раскаивался в своей вчерашней откровенности, то сегодня по нему этого сказать было нельзя. Адвокат явно проинструктировал его перед визитом сюда, Баптист был хорошо подготовлен. Вопросы так и отскакивали от него. Ханнес провел рукой по шее. Кружилась голова, а от позвоночника к ней поднималась мигрень. Он не хотел здесь сидеть, только не с этим человеком, не в этой комнате для допросов, где разило смрадом пепельниц и безысходностью. Что он вообще еще здесь делает? Ответ лежал на поверхности. Все из-за Вехтера и Элли, которые обращались с ним чересчур бережно. Он хотел бы, чтобы они вели себя так, словно ничего не произошло, чтобы они заваливали его работой. А тут эта чертова опека. С ним все было в порядке. Его просто нужно оставить в покое. Его переживания из-за Лили уступили место ярости. Он был зол на нее, как черт, потому что она поступила так с ним и с его семьей. Если она захочет вернуться, то лучше пусть не сегодня. Возможно, она сидит на матрасе у друзей, с которыми познакомилась в «Фейсбуке», и смеется над тупым папашей копом. Он не видел ее страницу в «Фейсбуке». Тинейджеры общались на каком-то странном языке, из которого он не понимал ни слова.

Он вернулся к реальности. Лучше всего у него получалось одно – работать.

– У нас есть доказательства, что вы были в квартире убитой.

– Я отрицаю это и ничего об этом не знаю. – Баптист наклонился вперед. – Что за доказательства?

Ханнес проигнорировал встречный вопрос:

– Вы с ней ссорились. Из-за чего?

– Я это тоже отрицаю. Я же сказал, что отказываюсь от дачи показаний.

– Мы нашли волокна вашей одежды в ее квартире.

– Я ничего не скажу по этому поводу.

По крайней мере, здесь он мог закурить. Ханнес похлопал по карману куртки. Пусто. В другом кармане тоже ничего не оказалось. Этого быть не может… В нагрудном кармане? Тоже нет. Сегодня утром он вынимал сигаретную пачку у Оливера на глазах… Ох, черт.

– Вы что-то ищете? – поинтересовался Баптист.

– Нет… Нет.

Стащил. Маленький крысеныш стащил его сигареты. Может, стрельнуть у Баптиста? О нет, так низко он не упадет.

Баптист, мило улыбаясь, наблюдал за ним. Весть о том, что Оливер нашелся в добром здравии, придала ему сил. Как после ночи, проведенной в следственном изоляторе, можно выглядеть настолько безупречно? У них есть только сегодняшний день и завтрашний. Если за это время они не найдут достаточно оснований для ордера на арест, то вынуждены будут отпустить его.

– Для чего вы заходили к Розе Беннингхофф?

– Это утверждал Оливер?

Ханнес, поджав губы, промолчал.

– Значит, это так. – Баптист шлепнул ладонью по столешнице. – Почему он это сказал?

– Почему вы думаете, что ваш сын хочет вас уличить?

– Он болен. – Баптист повертел пальцем у виска, губы превратились в тонкую полоску. – Я всегда знал, что он болен. Как и его мать. Он невменяем.

– Как вы можете говорить так о собственном сыне? – Ханнес покачал головой.

Отец не смог бы такое сказать о собственном ребенке, если сам не был монстром. Постепенно Ханнес начал понимать, как функционирует Баптист, как работают его механизмы. Это была система. Секта из двух человек.

– Ну конечно! – воскликнул Ханнес. – Теперь мне все ясно. Вы хотите сделать из него невменяемого. Для этого и пригласили психолога…

– Чепуха! Он лишь получает необходимую помощь, c’est tout, вот и все.

– Нет, господин Баптист. Вы считаете вашего сына убийцей.

Как должен чувствовать себя Оливер, если ему со всех сторон твердят, что он потерял рассудок? Может, мальчик уже и сам уверился в этом? Подыгрывал своему отцу или боролся за остатки собственного достоинства? Оливер был частью этой системы – ключевой фигурой в ней. Ханнес не должен был этого допустить. Он посмотрел в темные глаза Баптиста и увидел, как в его зрачках пляшут неоновые огоньки.

– Хотите подсунуть его нам как подходящего подозреваемого? Чтобы мы оставили вас в покое? Или вы хотите его защитить? Потому что ваш золотой мальчик – убийца?

Слишком много вопросов за один раз. Баптист и вовсе перестал отвечать на них.

Вехтер заглянул в кабинет к начальнице, надеясь увидеть ее сидящей в кресле, но комната была такой же темной и холодной. Ничто не выглядит таким пустым, как пустой кабинет. Она убрала на письменном столе, словно знала, что сляжет с температурой на следующий день. Или она занялась этим уже при первых признаках болезни. Это на нее больше похоже. В кабинете было совсем темно, только автоответчик призывно мигал.

Вехтер не обратил на него внимания, вернулся в свой кабинет и набрал номер.