Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945 - Питер Бамм

В стародавние времена войны были не менее жестокими, чем в наши дни; но тогда, во всяком случае, была возможность завершить их без особых жестокостей. Короли могли признать свое поражение. Побежденный король в пьесе Шекспира выглядит вполне достойно; но поверженный тиран не выглядит достойно даже в фильме. Современного тирана – который мыслит себя не иначе как владыкой всего реального мира – надо для начала лишить корней и веток. Даже Диктатор признал этот факт. Поэтому неудивительно, что он отказался признать свое поражение. Поскольку его могущество было отнюдь не символическим, его падение не принесло ничего, кроме громадного числа бед невинным людям.

В Земландии, самой западной области Восточной Пруссии, повторилась та же самая бессмысленная бойня, которая ранее уже имела место в Хейлигенбейле, – полный разгром немецких войск, который был вызван тем, что Верховное командование продолжало делать одну ошибку за другой. Единственное, что осталось неизменным до самого конца войны, так это нежелание высшего командования считаться со здравым смыслом.

Наспех организованная оборона оставшейся не занятой русскими части Восточной Пруссии была сметена в течение нескольких дней. Армия утратила свою боеспособность в результате бессмысленных приказов, страшной паники, а также бессмысленного, хотя и потрясающе мужественного сопротивления.

Как только нам удалось вырваться из «котла» в Хейлигенбейле, даже не успев толком осознать тот факт, что спасены, мы сразу же приступили к работе в Земландии. Я добрался до помещений, которые сумел занять наш расторопный квартирмейстер, отправившийся в Пиллау на несколько дней раньше нас; он уже успел наловить мелкой рыбешки и сразу же начал ее жарить. Я узнал, что Регау находится в Пиллау, и отправил вестового, чтобы тот разыскал его. Он сразу же навестил нас, хотя и был болен. Он выбрался из Хейлигенбейля без особых происшествий. На следующий день ему выделили место на корабле, и он благополучно добрался домой.

Нам потребовалась пара часов, чтобы съесть рыбешку, и этой же пары часов хватило на то, чтобы уберечь наш госпиталь от перевода в Кенигсберг, который вскоре был взят. Когда я добрался до дома, который занимал начальник медицинской службы армейского корпуса, я встретил там командира медицинской роты, который только что получил подобное предписание. Если бы я пришел на полчаса раньше, то его получили бы мы. Нам приказали разместиться в бункерах, где хранились торпеды, в Пейзенском лесу к западу от Кенигсберга, и мы ухитрились делать там хирургические операции в течение последующих двух недель. Однако за несколько дней до начала штурма города нас перевели в Палмникен на побережье Земландии, где я принял под свое начало запасной госпиталь с тремя сотнями пациентов. Этот госпиталь ранее был гражданским. Хотя над нами каждый день на протяжении нескольких недель пролетали десятки русских самолетов, не было отрыто ни одной траншеи. Мы смогли перевести 300 пациентов в Пиллау за 2 дня. Все выглядело так, будто мы здесь застряли надолго, и все ждали, когда начнется наступление русских. Бывшие с нами французы укрылись в бункере, вырубленном в прибрежных скалах, там они собирались ждать прихода союзников. Однажды в вечерних сумерках я отправился их проведать вместе с Матиезеном. Мы стояли у кромки моря. Где-то там, на противоположном берегу Балтийского моря, находились Стокгольм, Европа, свобода. Где-то там люди пили коктейли, любили друг друга, занимались бизнесом. Вероятно, они крутили радио, чтобы узнать, как далеко продвинулись русские, англичане или американцы; когда же, наконец, закончится эта война. Мы молча глядели на серую, непроницаемую гладь воды и внезапно заметили, как вдали появилась маленькая звезда.

Звезда!

Вероятно, она светила специально для нас. И хотя, казалось, в обозримом будущем нашим единственным занятием было служить мишенью для русских бомб и снарядов, а в госпитале имелись тяжелораненые, нам, по крайней мере, удалось угадать верные цифры в азартной игре, называемой «рулетка», в которую и превратилась эвакуация по морю. Вот так мы в конечном итоге и оказались в Хеле. Мои несгибаемые силезцы, невзирая ни на какой риск, загрузили в свои громадные рюкзаки все оборудование, необходимое для временного хирургического госпиталя.

В Хеле я направился к офицеру, ответственному за погрузку всех медицинских частей. Наши шансы на эвакуацию были отнюдь не блестящими; мы прибыли слишком поздно; здесь уже скопилось много медицинских частей, ожидавших погрузки на корабли.

В течение долгого времени Матиезен и я бродили возле эвакуационного штаба, раздумывая, что нам предпринять. Так ничего и не придумав, мы зашли вовнутрь здания. Ответственный за эвакуацию офицер, молодой симпатичный капитан медицинской службы, беседовал с седовласым подполковником, начальником медицинской службы полка. На меня большое впечатление произвела его вежливость, поскольку в то время она уже как-то исчезла из обихода. Когда подполковник ушел, молодой капитан подошел к нам с дружелюбной, но откровенно ироничной улыбкой:

– Вероятно, господа хотели бы отправиться в Копенгаген?

Он сказал это так, словно он был Томасом Куком. Я опять не спал много ночей подряд. Но, несмотря на усталость, я собрался с силами.

– Вопрос заключается не в том, «хотим ли мы». Мы должны туда отправиться. Это приказ.

Через 2 минуты мы сидели у него в комнате, держа в руках стаканы с водкой. Он поведал нам, что ему уже предлагали тысячу марок за отправку, но не это было самым худшим: он видел, как плачут немолодые, повидавшие виды офицеры.

В порту скопилось множество медицинских частей, однако хирургические бригады по-прежнему были в большом дефиците, так как большинство из них остались без оборудования. Но поскольку у нас оно сохранилось, следующей ночью мы погрузились на хороший корабль, который и увозил нас теперь в западном направлении от Хелы.

Однако наша дальнейшая судьба все еще была неопределенной. Мы могли направиться в Свинемюнде, если попадем в очередную переделку. Ночью мы прошли опасный Борнхольмский пролив и только после этого взяли курс на Моенс-Клинт, маяк, расположенный к югу от Копенгагена. На следующее утро мы вошли в гавань Копенгагена.

Когда на горизонте показались шпили городских построек, я понял, что мне удалось выжить. И я решил, что однажды напишу обо всем, что мне довелось пережить.

Я посвятил свой труд памяти тех, кто нес свою службу под невидимым флагом и отдал свои жизни во имя других людей. Их могилы разбросаны по всей земле.

Бог войны освободил не только своих демонов; он отпустил на волю также и своих ангелов. И пока демоны сеют хаос, ангелы спокойно занимаются своим делом.

Никто из нас персонально не виноват в разгуле варварства; однако среди нас нет и абсолютно невинных. И те, кто отдал свои жизни ради спасения других людей, немного облегчили груз нашей ответственности. Поэтому невидимый флаг, под которым они погибли, ни в коем случае не может быть флагом заведомо проигрышного дела; и в этом заключается оправдание их смерти.

Когда мы подошли к причалу, Матиезен поднялся на палубу из своей операционной. Ярко светило солнышко, и его тепло согревало нас. Он слегка толкнул меня, засмеялся и сказал: