Вилла Пратьяхара - Катерина Кириченко

— Жаль…

— Ой, да ладно! Я забила уже. Теперь я отрыта для всех новых ветров!

Худшего ответа она дать не могла! В моей груди повторно что-то сжимается, но никаких альтернатив я не вижу.

— Ладно, жди тогда. Я пойду про тебя договорюсь.

— А сама ты не пойдешь с нами?

— Да я бы с удовольствием, — говорю я совершенно искренне. — Более того, я бы охотно с тобой поменялась ролями. Но не смогу. Мне надо э-э-э… мне надо рисовать.

— Рисовать?!

— Ну да. Я не говорила? Я опять решила делать свои лампы.

— А-а-а… — тянет Жанна, поглядывая на меня, как на психа.

Сплавить Жанну на Арно, как выяснилось, не составило большого труда. Он легко принял спутанные извинения про ту ночь у меня в доме (вдаваться в подробности про украденные деньги у меня не хватило духа, и я никак не объяснила Стасову выходку, ограничившись лишь тем, что просила не выдавать пока его присутствия на острове), немного удивился просьбе развлечь нежданно нагрянувшую подругу, но спорить ни с чем, слава Богу, не стал. Уже через полчаса он в полной готовности нарисовался на моей каменной террасе: обрезанные по колено линялые джинсы, майка с умилительной дырочкой на плече, потертые кеды и перекинутая крест-накрест котомка. Волосы впервые при мне собраны в живописный хвост и, видимо, даже вымыты шампунем (солнечные блики так и переливаются на длинных вьющихся прядях), обрамленные длинными французскими ресницами глаза, как обычно, иронично улыбаются и блестят.

— Вау, — только и выдыхает выглянувшая из окна спальни Жанна. — Вот это да! Это мой гид?!

— Хватит пялиться, собирайся лучше! — командую я, распахивая один из Жанниных чемоданов. — Никакой он не гид, и уж тем более — не твой ! И одевайся адекватно! Что ты опять за вечернее платье схватилась? Бери вот эти длинные штаны и майку. И резиновые вьетнамки.

— У меня нет резиновых вьетнамок.

— А это что?!

— Это? — Жанна в тоске смотрит на выставленные ей под нос шлепанцы. — Это я взяла, чтобы по дому ходить.

— Вот и надевай их. Все приличные люди в Тайланде только в таких и ходят.

— Хорошо, но зачем мне эта жуткая майка? Может, я просто надену лифчик от купальника?

Я смеряю ее звериным взглядом. Жанна начинает коситься на меня подозрительно.

— Это же какое-то уродство ты мне собрала! Самые мои плохие вещи! Ты уверена?

— Уверена.

Сердце сжимается в дурных предчувствиях, но никакого выбора у меня нет. Я подпихиваю неожиданно зарумянившуюся подругу в спину.

— Ой, мамочка, какой красавчик! Я даже распереживалась! А я по-французски не говорю, это не проблема?

— Зато сиськи у тебя силиконовые. Дуй давай! И раньше, чем через два часа не возвращайтесь! Мне порисовать надо.

О, как тоскливо и холодно у меня щемит внутри, когда я смотрю в удаляющиеся вниз по камням спины. Кажется, я прожигаю в них дыры. Обугленные по краям, они должны быть размером с мою тоску, с большой тропический арбуз, сквозь них должен быть виден весь пляж! Интересно, Жанна даже не споткнется под моим взглядом?

Жанна споткнулась. О, черт, лучше бы я так не смотрела! Еле устояв на ногах, она теперь обвивает Арно за талию и прижимается к нему всем полуголым торсом! Несмотря на довольно закрытую маечку, на которой я все-таки настояла, ее резиновые груди выпирают словно две пизанские башни. Даже замершая на досках «Пиратского бара» Барбара отвлеклась от своего блокнотика и проводила ее удивленным взглядом. Кстати, американка начинает мне нравиться все больше и больше, особенно после того, как выяснилось, что она кропает стихи.

Запретив себе терзать душу дальнейшими наблюдениями за неспешно удаляющейся парочкой и свирепо покидав продукты в сумку, я семимильными шагами прыгаю по камням в сторону когда-то такого милого, нашего с Арно пляжа. Как быстро все поменялось! Арно сейчас, наверное, под руку подсаживает Жанну в лодку, а я тем временем (сердце обливается кровью) замедляю шаг, с минуту с грустью смотрю вниз на нашу каменную бухту, и решительно направляюсь к перевалу через расщелину, туда, где по моим понятиям должна находиться злополучная пещера. Сегодня я опять не делала ни утренней прогулки, ни заплыва, а на море бросила лишь косой взгляд. Ветер на минуту затих и, улучив момент, оно прикидывается сейчас тихим и ласковым, с приторной кроткой нежностью льнет к прибрежным скалам, напоминая мне прижавшуюся к Арно Жанну. Меня перекашивает гримаса злости и отвращения.

Про географию скал в тех местах, где должно находиться убежище Стаса, мне до сегодняшнего дня было известно лишь то, что если от моего дома пойти в сторону нашего с Арно пляжа и прямо перед прогнившим мостом подняться чуть выше вдоль расщелины, туда, где француз вырубил для меня кустарник, то тропка, сбегающая вниз по противоположной стороне каменной трещины, приведет в нашу галечную бухту. Но, судя по тому, что виденная мной однажды пещера находилась довольно высоко в нагромождениях серых валунов, путь в нее лежал где-то поверху скал. Поэтому, налюбовавшись на нашу бухту, я в сердцах плюю вниз и продолжаю карабкаться дальше, балансируя руками и рискуя сорваться с двадцатиметровой высоты. Сбиться с дороги здесь, кажется, невозможно: с одной стороны от узкой горизонтальной площадки, по которой я двигаюсь, далеко внизу бьются пенистые волны, с другой — почти вертикально уходит к небу серый, расцвеченный черными прожилками и золотыми блестками, растрескавшийся горный массив.

Минут через пять разломы в скалах становятся еще причудливее и глубже, вселяя в меня надежду, что до пещеры осталось совсем недолго, а площадка, по которой я иду, заворачивает за особенно крупный нарост на утесе и немного расширяется. Я останавливаюсь перевести дух и почти сразу же вижу не одно, а целых три отверстия в горах. Из них, как из могил, веет прохладой, плесенью и затхлостью. О господи! Лучшего пристанища Стас себе подобрать не мог?

Первая из пещер оказывается не настоящей пещерой, а длинным узким лазом, быстро заканчивающимся тупиком. Вторая густо заросла мелкими кривыми деревцами и о присутствии человека здесь ничего не говорит. Зато последняя — бинго! — встречает меня горой разбросанных у входа пустых винных бутылок, пачек от сигарет и прочего мусора. Перешагнув через него, я заглядываю внутрь и, когда мои суженные от солнца зрачки привыкают к полумраку, моему взгляду открывается довольно экзотическое зрелище.

У дальней стены длинной просторной пещеры, закутавшись с головой в спальник и тупо глядя перед собой, сидит взлохмаченный человек похожий на музейный экспонат:

…

Название сего трогательного произведения мне придумать не удается.