Моральное животное - Роберт Райт

Сотрудничество может окупиться уже в начале игры. Даже если малая доля популяции применяет стратегию «Око за око», а все другие существа упорно не желают сотрудничать, расходящийся круг сотрудничества со временем охватит всю популяцию. Обратное невозможно. Даже несколько рьяных противников сотрудничества не в состоянии уничтожить популяцию «Око за око». Простое, условное сотрудничество гораздо заразительнее, чем неприкрытая подлость. В одной из глав книги «Эволюция сотрудничества» (1984) Роберт Аксельрод и Уильям Гамильтон пишут: «Возникшее однажды на основе принципа взаимности сотрудничество в состоянии теперь выдержать натиск менее кооперативных стратегий. Тем самым шестерни социальной эволюции обзаводятся храповиком»[361].

К сожалению, этот храповик не включается с самого начала. В том случае, если в атмосферу чистой подлости попадает только одно существо со стратегией «Око за око», оно обречено на вымирание. Очевидно, упорное нежелание сотрудничать само по себе является эволюционно стабильной стратегией; стоит ей закрепиться в популяции, как она даст отпор любому одинокому мутанту, придерживающемуся любой другой стратегии, хотя и не устоит перед маленькой группой сторонников условного сотрудничества.

В этом смысле турнир Аксельрода дал фору стратегии «Око за око». Хотя вначале точные клоны «Око за око» отсутствовали, большинство ее соседей были запрограммированы на сотрудничество (по крайней мере, при некоторых обстоятельствах), что повышало ценность добродушия как такового. Даже если бы «Око за око» оказалась в компании сорока девяти убежденных подлецов, в итоге было бы сорок девять кандидатов на первое место и только один явный проигравший. Каким бы неизбежным ни выглядел успех стратегии «Око за око» на мониторе компьютера, триумф реципрокного альтруизма отнюдь не казался неминуемым миллионы лет назад, когда в нашей эволюционной родословной появилась подлость.

Как же реципрокный альтруизм набрал силу? Если любой новый ген, предлагающий сотрудничество, втаптывается в грязь, как вообще могла появиться маленькая популяция взаимных альтруистов, необходимая для развития кооперации?

Наиболее заманчивый ответ предложен Гамильтоном и Аксельродом: импульс взаимному альтруизму придал родственный отбор. Как мы уже убедились, родственный отбор может благоприятствовать любому гену, содействующему альтруизму среди родственников. Так, ген, рекомендующий человекообразным обезьянам любить других обезьян, сосавших грудь их матерей – то есть младших сиблингов, – должен процветать. Но что делать младшим сиблингам? Они никогда не видели, как эту грудь сосали старшие сиблинги, так какими подсказками им руководствоваться?

Одна из таких подсказок – сам альтруизм. Если младшим сиблингам выгодны гены, направляющие альтруизм на сосунков, то старшим – гены, направляющие альтруизм на альтруистов. Как только закрепятся первые, начнут процветать и вторые. В итоге эти гены – гены реципрокного альтруизма – будут распространяться. Основным двигателем такого распространения поначалу будет, конечно, родственный отбор.

Любой дисбаланс в информации между двумя родственниками относительно их родства – плодородная почва для гена реципрокного альтруизма. И такие дисбалансы, скорее всего, существовали в нашем прошлом. До развития речи тети, дяди и отцы пользовались разного рода подсказками и обычно знали своих младших родственников в лицо, но не наоборот; следовательно, альтруизм в основном сводился к альтруизму старших родственников по отношению к младшим. Этот дисбаланс сам по себе мог быть надежным сигналом, побуждающим молодежь направлять альтруизм на родственников – по крайней мере, он был более надежен, чем другие подсказки, а это главное. Ген, который платил добротой за доброту, мог, таким образом, распространиться в одной семье и через браки проникнуть в другие[362]. Разумно предположить, что в какой-то момент стратегия «Око за око» распространится достаточно широко, чтобы дальше процветать уже без помощи родственного отбора. Храповик социальной эволюции был выкован и заработал.

По всей вероятности, родственный отбор содействовал распространению генов реципрокного альтруизма и иным образом: предоставив в их распоряжение эффективных психологических агентов. Задолго до того, как наши предки стали реципрокными альтруистами, они были способны на семейную привязанность, щедрость, доверие (к родне) и чувство вины (напоминание о том, что с родней не стоит обращаться плохо). Эти и другие элементы альтруизма были частью сознания человекообразной обезьяны; оставалось только соединить их по-новому. Это почти наверняка облегчило задачу естественному отбору, который обычно экономно расходует подручные материалы.

Учитывая вероятные связи между родственным отбором и реципрокным альтруизмом, мы можем рассматривать две фазы эволюции практически как единый акт творения, в ходе которого естественный отбор сплел из безжалостного генетического своекорыстия постоянно расширяющуюся сеть любви, доверия и чувства долга.

Но наука ли это?

Теория игр и компьютерное моделирование – вещи увлекательные, но что они дают на практике? Является ли теория реципрокного альтруизма истинной наукой? Может ли она объяснить то, что она должна объяснять?

На этот вопрос можно ответить другим вопросом: по сравнению с чем? Нельзя сказать, что у нас просто море конкурирующих теорий. В биологии единственной альтернативой являются теории группового отбора, имеющие те же недостатки, что и их дарвиновская версия. В социальных науках альтернатив нет вообще.

Разумеется, социологи (по крайней мере, начиная с антрополога Эдварда Вестермарка, жившего на рубеже веков) признавали, что реципрокный альтруизм является основополагающим во всех культурах. Теории «социального обмена» посвящено множество статей и исследований, в которых авторы тщательно оценивают ежедневный обмен ресурсами (как осязаемыми, так и неосязаемыми – например, информацией, социальной поддержкой и т. п.)[363]. Однако, поскольку многие социологи отвергают саму идею врожденной человеческой природы, реципрокность часто рассматривалась как культурная «норма», которая случайно оказалась универсальной (вероятно потому, что все народы независимо друг от друга пришли к выводу, что это – штука полезная). Мало кто заметил, что повседневная жизнь каждого человеческого общества базируется не только на реципрокности, но и на общем фундаменте чувств – симпатии, благодарности, любви, чувстве вины, неприязни и так далее. Еще меньше ученых предложили объяснение этой общности. Но ведь должно же быть хоть какое-то объяснение! Есть ли у кого-то альтернатива теории реципрокного альтруизма?