Моральное животное - Роберт Райт

В той же книге Уильямс блестяще применяет свою доктрину на практике. Не прибегая к групповому отбору, он формулирует то, что теперь считается общепринятым объяснением нравственных чувств человека. Уже в середине шестидесятых, сразу после того как Гамильтон объяснил происхождение альтруизма среди родственников, Уильямс предложил механизм, посредством которого эволюция могла вывести альтруизм за пределы родственных связей.

Осознавая слабость своей основной теории о нравственных чувствах, Дарвин на всякий случай выдвинул вторую. В ходе человеческой эволюции, писал он в «Происхождении человека», «по мере того как мыслительные способности и предусмотрительность членов племени совершенствовались, каждый из них мог легко убедиться из опыта, что, помогая другим, он обыкновенно получал помощь в свою очередь. Из этого себялюбивого побуждения он мог приобрести привычку помогать своим ближним, а привычка делать добро, без сомнения, должна была усилить чувство симпатии, служащее первым толчком к добрым делам. Кроме того, привычки, существовавшие в течение многих поколений, вероятно, склонны передаваться по наследству»[346].

Последнее утверждение, конечно, ошибочно. Сегодня мы знаем, что привычки передаются от родителя к ребенку через непосредственное обучение или имитацию, но только не через гены. В самом деле, никакой жизненный опыт (кроме, скажем, радиационного облучения) не влияет на гены, переданные потомкам. Красота дарвиновской теории естественного отбора, в ее строгой форме, заключалась в том, что она не подразумевала наследования приобретенных признаков, как это делали предыдущие эволюционные теории, например, теория Жана Батиста Ламарка. Дарвин увидел эту красоту и сделал акцент на чистой версии своей теории. Тем не менее позже он охотно привлекал и более сомнительные механизмы для решения особо сложных вопросов, таких как происхождение нравственных чувств.

В 1966 году Джордж Уильямс осмелился подправить дарвиновские размышления об эволюционной ценности взаимопомощи – он предложил убрать из них не только последнее утверждение, но и кусок о «мыслительных способностях» и «предусмотрительности». В своей книге «Адаптация и естественный отбор» Уильямс вспоминает о «себялюбивом побуждении» помогать в надежде на взаимность, на которое ссылался Дарвин, и пишет: «Не вижу никакой необходимости в сознательной мотивации. Если помощь ближнему периодически взаимна, естественный отбор будет ей благоприятствовать. Ни оказывающему помощь, ни получающему ее осознавать это необязательно». И далее: «Проще говоря, человек, который стремится к максимальному количеству друзей и минимальному количеству врагов, получит эволюционное преимущество; отбор должен благоприятствовать тем характерам, которые содействуют оптимизации личных взаимоотношений»[347].

С основной мыслью Уильямса (которую Дарвин, несомненно, понимал и подчеркивал в других контекстах)[348] мы уже сталкивались. Животные, и вместе с ними люди, часто исполняют требования эволюционной логики, не прибегая к сознательному расчету, а лишь следуя своим чувствам. В этом случае, полагает Уильямс, чувства должны включать сострадание и благодарность. Благодарность побуждает людей отвечать услугой на услугу, не особо задумываясь над тем, что они, собственно, делают. И если сострадание сильнее по отношению к некоторым категориям людей – например, к тем, кому мы благодарны, – это может побудить нас (опять-таки, без всякого осознания сего факта) отплатить за доброту.

Роберт Триверс развил рассуждения Уильямса в полноценную теорию. В 1971 году, ровно через сто лет после того, как Дарвин упомянул о реципрокном (взаимном) альтруизме в своем эпохальном труде «Происхождение человека», Триверс опубликовал в журнале «The Quarterly Review of Biology» небольшую статью под названием «Эволюция реципрокного альтруизма». В аннотации он написал, что «дружбу, неприязнь, моралистическую агрессию, благодарность, симпатию, доверие, подозрительность, лояльность, разные аспекты чувства вины, а также некоторые формы нечестности и лицемерия можно рассматривать как важные адаптации, направленные на регулирование системы альтруистических отношений». После этого дерзкого заявления прошло более двадцати лет; сегодня накоплено огромное количество подтверждающих его данных.

Теория игр и реципрокный альтруизм

Если бы Дарвина вызвали в суд за то, что он не создал теорию реципрокного альтруизма, то одним из доводов в его защиту стал бы тот факт, что он происходил из интеллектуально «неблагоприятной» культуры. В викторианской Англии не существовало двух инструментов, образующих уникальную по своей эффективности аналитическую среду: теории игр и компьютера.

Теория игр была сформулирована в 1920–1930 годах для изучения механизма принятия решений[349]. Она стала популярной в экономике и других социальных науках, однако имеет репутацию слишком, так сказать, заумной. Специалисты по теории игр ловко умудряются сделать изучение человеческого поведения четким и ясным, но платят за это высокую цену с точки зрения реализма. Иногда они утверждают, что все, к чему люди стремятся в жизни, можно свести к единой психологической валюте – к удовольствию, счастью или «полезности», и что эти цели преследуются с непоколебимой рациональностью. Любой эволюционный психолог скажет вам, что данные предположения ложны. Люди не вычислительные машины, они – животные, управляемые отчасти сознательным разумом, а отчасти – другими силами. Длительное состояние счастья, каким бы притягательным оно ни казалось, не та вещь, на максимизацию которой мы рассчитаны изначально.

С другой стороны, люди – творение вычислительной машины, в высшей степени рационального и бесстрастного процесса. И эта машина создала их с одной целью – максимизировать общее распространение генов, совокупную приспособленность[350].