Колдун и кристалл - Стивен Кинг

– Ее дядя! – Первые слова, произнесенные Корал за столом. –Ее дядя. Это хорошо. Что скажешь, Ренни?

Ренфрю ничего не сказал, отодвинул кружку из-под эля инаконец-то начал есть суп.

– Вы меня удивили, молодой человек, очень удивили. Вы,возможно, приехали из Привходящего мира, но, о боги, тот, кто учил вас реальнойжизни, той, что существует вне книг и карт, дал маху. Она – его… – Последнееслово Роланд не понял, наверное, существовало оно только в местном диалекте. Толи суррогатка, то ли суррогавка.

– Простите? – Он еще улыбался, но улыбка эта и ему казаласьфальшивой. Желудок у него скрутило, словно суп и один кусочек мяса, который онсъел скорее из вежливости, кто-то щедро сдобрил ядом. Ты служишь, спрашивал онее, имея в виду, прислуживает ли она за столом. Может, она таки служила, но нев обеденном зале, а в другом, более уединенном. Внезапно он понял, что большене хочет слышать ни слова. И значение слова, которое произнесла сестра мэрапоследним, нисколько его не интересует.

А во главе стола вновь рассмеялись. Сюзан откинула головущеки ее горели, глаза сверкали. Одна бретелька платья сползла, обнажив нежнуюямочку у плеча. Под его взглядом, а сердце Роланда переполняли страх и желание,она ладонью небрежно вернула бретельку на место.

– Это означает, тихая, спокойная женщина, – пояснил Ренфрю.Чувствовалось, что ему не по себе. – Старый термин, сейчас его практически неупотребляют…

– Прекрати, Ренни. – оборвала его Корал и обратилась кРоланду. – Он – старый ковбой и разгребает конский навоз, даже когда егоотрывают от его любимых лошадей. Суррогатка – это суррогатная жена [По аналогиис суррогатной матерью – женщиной, вынашивающей оплодотворенную яйцеклеткудругой женщины.]. Во времена моей прабабушки так называли шлюх… но шлюх особогорода. – Она посмотрела, на Сюзан, которая пила эль, вновь повернулась кРоланду. И злобный блеск ее глаз очень ему не понравился. – Шлюх, услугикоторых не оплачиваются на месте деньгами, шлюх, которые слишком хороши, чтобыобслуживать простой люд.

– Она – его наложница? – спросил Роланд разом одеревеневшимигубами.

– Да, – кивнула Корал. – Он еще не накачал ее, не накачаетдо праздника Жатвы, о чем мой дорогой брат очень скорбит, но все куплено иоплачено, как в добрые старые времена. Так что она – наложница. Ее отец умер быеще раз, теперь от стыда, если б увидел ее.

– Не думаю, что мы должны так строго судить нашего мэра. –Ренфрю попытался разрядить накалившуюся атмосферу.

Корал его проигнорировала. Она не отрывала глаз от лица Сюзан,полукружий грудей над платьем, рассыпанных по плечам волос. Губы ее уже некривились ироничной улыбкой. В глазах читалось откровенное презрение.

Перед мысленным взором Роланда внезапно возникло видение:руки мэра, с торчащими из костяшек пальцев островками седых волос, стягиваютбретельки платья Сюзан, ползают по обнаженным плечам, забираются под волосы,как белые крабы в пещеру. Он отвернулся к дальнему концу стола, но и там неувидел ничего радостного. Потому что взгляд его упал на Олив Торин… Олив. сосланнуюподальше от мужа. Олив, не отрывающей глаз от смеющихся во главе стола, отсвоего мужа, поменявшего ее на юную красотку и подарившего этой красоткеожерелье, в сравнении с которым ее рубиновые серьги смотрелись дешевойподелкой. Но на ее лице он не увидел ни ненависти, ни злобы, ни презрения,прописанных на лице Корал. Только в глазах стояли надежда и печаль. ТеперьРоланд понимал, почему Олив показалась ему грустной. Для того у нее имелись всеоснования.

Компания мэра все смеялась. Раймер наклонился со своегоместа во главе другого стола, чтобы внести в поток остроумия и свою лепту.Должно быть, ему это удалось. На этот раз рассмеялся даже Джонас. Сюзан прижаларуку к груди, потом взяла салфетку, поднесла к лицу, чтобы вытереть слезу,покатившуюся из уголка глаза. Торин накрыл вторую ее руку своей. Она посмотрелана Роланда и встретила его взгляд, все еще смеясь. Он подумал об Олив Торин,сидящей в дальнем конце над нетронутой тарелкой супа, с несчастной улыбкой налице. Сидящей там, где ее могла видеть и эта девица. И подумал о том, что, будьпри нем револьверы, он бы поднял один и пустил бы пулю в холодное и блудливоемаленькое сердце Сюзан Дельгадо.

Но тут же пришла другая мысль: Кому ты дуришь голову?

Подошел слуга, поставил перед ним тарелку с рыбой. Роландподумал, что никогда еще он не испытывал такого отвращения к пище… но понял,что будет есть, будет, хотя бы ради того, чтобы вернуться к тем вопросам, чтовозникли у него в разговоре с Хэшем Ренфрю, владельцем ранчо «Ленивая Сюзан».Он не собирался забывать лица своего отца.

Да, я буду хорошо его помнить, думал Роланд. Если бы толькоя мог забыть другое лицо, над сапфировым ожерельем.

Обед тянулся бесконечно, но на нем прием не закончился. Столв зале приемов убрали, и гости, выплеснувшись из обеденного зала, встали в двасоприкасающихся в одном месте хоровода, мужской и женский, следуя указаниямочень подвижного, невысокого росточка, рыжеволосого мужчины, как потомвыяснилось со слов Катберта, министра развлечений при дворе мэра Торина. Вхороводы народ собрался со смехом и не без труда (Роланд догадался, что дветрети гостей уже крепко набрались), и тут же гитаристы заиграли какую-тонезамысловатую мелодию. Хороводы двинулись в противоположных направлениях. И неостанавливались, пока музыка не оборвалась. Та пара, что оказалась в точкесоприкосновения хороводов, прошла в женский круг и начала танцевать подаплодисменты и радостные крики остальных.

Руководитель оркестра прекрасно знал местные нравы, а потомумузыка смолкала в тот самый момент, когда в точке соприкосновения оказываласьсамая нелепая пара: высокая женщина – коротышка-мужчина, толстая женщина –худой мужчина, старая женщина – молодой мужчина (Катберту досталась дама, повозрасту годящаяся ему в бабушки, с ней он и станцевал под хихиканье иодобрительные вопли).

И вот, когда Роланд думал, что эти глупые танцы никогда незакончатся, музыка смолкла, и он оказался лицом к лицу с Сюзан Дельгадо.

Какое-то мгновение он лишь смотрел на нее, чувствуя, что егоглаза вылезают из орбит, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Потом онаподняла руки, зазвучала музыка, хоровод (в котором стояли и мэр Торин, и сухоулыбающийся Джонас) зааплодировал, и Роланд повел Сюзан в танце.

Поначалу, в первом пируэте (ноги его, онемевшие или нет,двигались как положено), ему казалось, что тело его стало стеклянным. А потом,когда их тела соприкоснулись, когда он услышал шуршание ее платья, всечеловеческие чувства и эмоции вновь вернулись к нему.

На мгновение она прижалась к Роланду, и когда заговорила, отее дыхания у него защекотало в ухе. Могла ли женщина свести мужчину с ума, такпросто взять и свести? До этого вечера он бы в такое не поверил, но этот вечервсе перевернул.