Мальчик с голубыми глазами - Джоанн Харрис

— Но я никого не п-п-преследовал…

— А как тогда это называется? — гневно изрекла Кэтрин, глядя ему прямо в лицо. — Откуда у тебя наши фотографии?

Голубоглазый был настолько потрясен, что у него даже слезы моментально высохли.

— Ф-ф-фотографии? — повторил он дрожащим голосом.

Оказалось, что у Фезер есть подруга, сотрудница местной фотомастерской. Она поделилась информацией с Фезер, та — с миссис Уайт, а миссис Уайт потребовала немедленно показать ей снимки, а потом отнесла их прямиком в Особняк, где и использовала для подкрепления своих аргументов, направленных на борьбу с «этими Уинтерами». Она заявила, что общение с ними было ошибкой и доктору Пикоку следует немедленно от них дистанцироваться.

— Не думай, что никто не замечал, как ты вокруг нас крутился, — сердито произнесла Кэтрин. — Как ты подкрадывался к Эмили и все вынюхивал. Гадость какая! Да как ты посмел нас фотографировать?

Неправда. Он никогда не фотографировал ее! Только Эмили. Но этого он не мог сказать миссис Уайт. Как не мог и попросить ее не говорить о фотографиях матери…

И он ушел из Особняка с сухими от гнева глазами и присохшим к нёбу языком. А когда обернулся в последний раз на Особняк, то увидел в одном из верхних окон какое-то движение. Фигура в окне почти сразу исчезла, но все же Голубоглазый успел разглядеть доктора Пикока, который жалобно смотрел на него со своей овечьей улыбкой…

Вот тогда-то все по-настоящему и началось. Именно в тот миг и родился Голубоглазый. Позже тем вечером он снова прокрался к Особняку, вооружившись банкой синей краски, цвета павлиньего пера, и, наполовину парализованный страхом и чувством вины, излил свою ярость, нарисовав каракули на парадной двери, той самой, которую столь жестоко захлопнули у него перед носом. А потом, уже у себя в комнате, в полном одиночестве, достал потрепанную Синюю книгу и описал в ней очередное убийство.

КОММЕНТАРИИ В ИНТЕРНЕТЕ:

Albertine: Ох, пожалуйста, только не надо больше убийств! Я ведь и правда подумала, что мы нашли общий язык.

blueeyedboy: Хорошо, но… одно убийство ты все-таки мне должна…

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Размещено в сообществе: [email protected]

Время: 02.05, вторник, 12 февраля

Статус: публичный

Настроение: подавленное

Музыка: Don Henley, The Boys of Summer

Это было только начало. Дневник вымышленного персонажа. В тех его первых опусах есть даже некая невинность, таящаяся между неровными строчками еще детского, довольно уродливого, торопливого почерка. Иногда, правда, он описывал подлинные события, испытанные им за день разочарования, вспышки ярости, боли, жестокости. А в остальное время он почти верил, что является тем самым Голубоглазым из Синей книги, что фантазии оттуда и есть его настоящая жизнь, а Бенджамин Уинтер и Эмили Уайт — это просто плоды чьего-то воображения. Синяя книга помогала ему не потерять рассудок, в ней он изливал свои тайные помыслы о мести всем тем, кто причинил ему боль или унизил.

Что же касается маленькой Эмили…

Теперь он стал следить за ней еще пристальней, чем прежде. Прячась, завидуя, мечтая и любя. После изгнания из дома доктора Пикока он самым внимательным образом наблюдал, как развивается ее карьера, как меняется жизнь. Он сделал сотни ее фотографий. Он собирал все газетные вырезки, посвященные ей. Он даже подружился с той девочкой, что жила по соседству с семейством Уайт, дарил ей сласти и частенько заходил к ней, надеясь хоть одним глазком увидеть Эмили.

Некоторое время доктор Пикок сохранял в тайне настоящее имя Эмили, так что в его работах она фигурировала как «девочка Игрек» — весьма подходящая замена мальчику Икс. Так продолжалось какое-то время, наконец доктор и родители Эмили решили, что пора показать малышку миру. И только один Голубоглазый знал о ней всю правду. Только он знал, кто она такая. Лунная моль, заключенная в стеклянный гробик, жаждущая вылупиться из куколки, полететь и — угодить прямиком в банку с эфиром…

Он продолжал фотографировать Эмили, но уже куда более осмотрительно. Теперь после школы он работал, причем сразу в двух местах — разносил газеты и две ночи в неделю мыл посуду в местном кафе. На заработанные деньги он купил подержанный увеличитель, большой запас фотобумаги, проявитель, закрепитель и кое-какие приспособления. Набрав в библиотеке соответствующей литературы, он научился сам проявлять фотографии и вскоре превратил подвал, которым его мать никогда не пользовалась, в маленькую мастерскую.

Голубоглазый чувствовал себя человеком, которому не удалось сорвать крупный выигрыш в лотерею только потому, что номер его билета всего на одну цифру не совпал с выигрышным. И вряд ли ему было приятно, когда мать при любой малейшей возможности намекала на то, что во всем виноват он сам, что если бы он был поумнее, половчее и вообще получше, тогда именно ему, одному из ее сыновей, досталось бы и все внимание, и все похвалы, и вся слава.

В тот год мать отчетливо дала им всем понять, как сильно они разочаровали ее. Найджел тем, что потерпел жалкую неудачу, пытаясь подчинить себе младших братьев, Брендан своей глупостью, а Бенджамин… о, Бенджамин разочаровал ее особенно сильно, ведь на него возлагалось столько надежд! Он, однако, полностью обманул материнские ожидания и во всем оказался неудачником — в Особняке, дома и, самое главное, в школе Сент-Освальдс. Низкая успеваемость Бена в школе стала самым крупным его поражением, ведь основные мечты (которые мать выражала слишком громко и откровенно) возлагались именно на это элитарное учебное заведение; он разрушил надежды матери, уничтожив тем самым ее уверенность в том, что ее младшему сыну уготована великая судьба. Вообще-то Бен с самого начала ненавидел эту школу, и лишь дружба с доктором Пикоком не позволяла ему честно признаться в этом.

Но теперь все, что касалось Сент-Освальдс, вызывало в нем отвращение — от одноклассников, которые, как и все прочие мальчишки из богатых домов, обзывали его фриком, лузером и дебилом (хотя и с изысканными акцентами), до тех претенциозных названий, которые давались здесь школьным зданиям — например, Ротонда или Porte Cochère;[30]эти слова обладали вкусом гнилых фруктов, липким от самодовольства, и были насквозь пропитаны противным запахом святости.

Как и материн витаминный напиток, школа Сент-Освальдс призвана была принести ему пользу, помочь достигнуть вершин своего незаурядного потенциала. Но после трех мучительных лет, которые он там провел, изо всех сил стараясь быть как все, его по-прежнему тянуло в Особняк доктора Пикока с камином в просторной гостиной и с запахом старых книг. Он тосковал по старинным глобусам с написанными на них магическими названиями, а также — и, пожалуй, больше всего, — по тому, как доктор Пикок с ним разговаривал: словно он, Бен, и впрямь ему небезразличен…