Их пленница - Мария Устинова

Я медленно выпрямилась с ножом в руках. Смотрела на него презрительно, как кошка. Молчала, всем видом показывая: у нас нет общего будущего. Они думают, я, как истинная самка, пострадаю, что любимых убили, и привыкну к новым хозяевам «Авалона».

Лев слегка ощерился — ему не нравилась правда в моих глазах.

Возможно, меня за нее накажут. Не слишком сильно: чтобы сбить спесь. Посадят на цепь или сунут в клетку, пока не начну правильно себя вести.

— В чем дело? — прорычал он.

Марк бесился, понял, что по доброй воле я теперь постель с ним не разделю. Но я слишком много видела, например, как мучают Кира на заднем дворе. И слишком много знаю о пустых могилах.

Он сказал: беги, Оливия. Меня все равно настигнут — с оборотнем в ночном лесу я не сравнюсь. Но я не хочу делить с ними постель и видеть, как терзают любимых.

Я со всех ног бросилась в лес, понимая, что бегство пробудит в Марке инстинкт, как во всяком хищнике.

В нос ударили запахи хвои и осеннего леса.

Ветки хлестали по лицу, под ногами хрустел валежник. Я легко, как вспугнутая лань, летела между деревьями, крепко сжимая нож и задыхаясь от злости и азарта.

Бежала навстречу лесу. Первые лучи рассветного света падали сквозь кроны, становясь ярче, если посмотреть вверх… Как тогда, под яблоней, когда я мысленно признавалась Зверю в любви.

Я бежала, почти не касаясь земли. Совсем недолго.

Казалось, я вот-вот взлечу навстречу утреннему солнцу, когда сзади на меня налетело что-то крупное. Марк сбил меня с ног, обхватив талию. Мы перевернулись в полете и рухнули боком в хвою и сухие листья смешанного леса. Нож выбило из пальцев.

Бок мне сберег Марк, амортизировав собственной ладонью. Заныл отшибленный локоть, листья и колючки лезли в лицо, и я зажмурилась.

— Отпусти! — я забарахталась в листьях.

— Оливия, — за талию он притянул меня к себе.

Возбужденный борьбой и погоней, он прижался бедрами и куснул за плечо. Заостренные клыки прошлись по коже, не прокусывая, кожу обожгло захлебнувшимся дыханием. Я попыталась вывернуться, обернулась через плечо: глаза закрыты, а зубы ощерены.

Во время борьбы мы перевернулись, и Марк оказался сверху. Я лежала животом в листьях и попыталась уползти, цепляясь за траву и корни деревьев. Твердая ладонь легла на затылок, и он вжал меня лицом в листья. Я почувствовала, как меня ставят на колени, ищут застежку джинсов, а другой рукой Марк расстегивает ремень…

Бесцеремонно выгнув меня, как ему угодно, он попытался пристроиться, не спустив толком штаны. Он вот-вот мною овладеет… Он что, собрался иметь меня, пока его брат и отец пытают моего любимого?

Твою мать! Я не могла освободиться, слишком маленькая для борьбы.

— Отпусти! — заорала я снова, надеясь, что разум возобладает.

Не очень умно, если вспомнить, какой у оборотней чуткий слух. Александр недалеко, а они так хотели отыметь меня вдвоем, что инстинкты, боюсь, возьмут вверх. Пальцы уже полезли, куда не звали, пытаясь проложить путь кое-чему другому. Я скривилась от отвращения.

— Пошел вон! — завизжала я, извиваясь, и неожиданно, Марк меня выпустил.

Я рухнула обратно в листья, подтягивая джинсы.

Марк неподвижно стоял на коленях, пачкая дорогие брюки об землю, и встревоженно смотрел в чащу. Чуял противника — это видно. Глаза сузились, раздулись ноздри.

Стихли звуки, даже птицы заткнулись. Взгляд Марка скользил по деревьям, но ни за что не цеплялся — он не мог найти опасность.

Я следила за Марком и упустила момент атаки. Раздался нарастающий шум — что-то двигалось через чащу к нам. Я обернулась навстречу приближающемуся зверю.

Руслан был наполовину превращенным.

Бугристая спина, когти, раззявленная пасть — голова была чем-то средним между человеческой и тигриной. Он промелькнул надо мной и врезался в Марка. Тот не успел встать с колен, и под его весом рухнул в листья. Два рева столкнулись друг с другом, как гром во время грозы — опасности никакой, но шума много.

Внезапным нападением Руслан попытался смять противника. Рвался к горлу, чтобы оборвать вопль и разделаться поскорее. Марк был мельче Руслана, пока тот один, у него все шансы… Главное, чтобы не подоспели остальные.

Я откатилась и отбежала в сторону, чтобы не попасть под когти. В драке самцы помнут кого угодно. Даже тех, за кого дерутся.

Опыт у Марка был — он ушел от оскаленной пасти, рычание раскатилось по роще. Его не могли не услышать.

Руслан сделал выпад, метя в плечо: хотел вырвать кусок или раздробить кость, чтобы сделать его небоеспособным. Марк отпрянул и припал к земле чуть дальше. На нем порвалась одежда: в ходе драки он начал обращаться. Но массы для полного превращения не хватало, а дополнить ее было нечем.

— Кирилл у них! — проорала я, испуганная, что с ним успеют расправиться. — Они его сожрут!

Руслан и Марк покатились по земле: они остервенело рвали друг друга, не реагируя на меня.

Я побежала к стеклянной теплице. Рассветало все уверенней, сквозь ветки сиял белый солнечный блик н стекле. Я ориентировалась на него, как на свет маяка.

Не знаю, что будет, когда попаду на задний двор. У меня нет возможности их остановить. Но они проиграют поодиночке.

Деревья расступились, и я остановилась, как вкопанная.

Так вот откуда несет кровью.

Я закрыла нос рукой. За теплицей лежали несколько оленьих туш. Три самца и самка, сваленные друг на друга. Над ними кружили осенние жирные мухи и ползали по остекленевшим глазам. Рядом деревянная плаха с торчащим из нее топором.

Их трое и до львиной массы «дожрать» нужно много. Плюс Кир. Какие запасливые, гады.

С заднего двора донеслось знакомое рычание, и я бросилась туда.

По нему можно прочесть эмоции, как по голосу. Кир огрызался, пытаясь отогнать противника в предсмертной попытке. Львы уже услышали, что Руслан пришел, его вот-вот начнут рвать на части…

Я обогнула теплицу, под ногами зашуршал-заскрипел гравий, пока я бежала к зацементированному пятачку, где держали Кира.

— Не надо! — заорала я. Голос обреченно сорвался.

Кир стоял на коленях, выставив перед собой связанные руки — бессмысленная попытка защититься. Отец львов отцепил цепь и намотал на кулак. Цепь натянулась между ними, и Кирилл схватился за нее, вытянув шею. Застонал, жмурясь от боли — на нем был строгий ошейник. Зубцы сжимались при каждом рывке. Он не мог сопротивляться, не мог обратиться — задушил бы сам себя, перекинувшись. Ошейник был рассчитан на человеческую шею.

Его собирались отволочь к Руслану, чтобы сожрать у брата на глазах.

Вдвоем они потащили Зверя, как нашкодившую собаку. Цепь натянулась, вибрируя. Кир рухнул, упираясь руками в дорожку. Волосы упали на лицо, и когда он взглянул исподлобья, я не увидела глаз.