Обреченные стать победителями - Марина Ефиминюк

Только углубилась в решение сложной задачи из третьего года обучения, как над ухом прозвучал голос Форстада:

– Выгуливаешь фамильяр?

От неожиданности я чуть не откусила кончик пера, который вдохновенно грызла, пока думала. Подперев щеку кулаком, Илай сидел рядом и с любопытством следил за моим испугом.

– Ты что тут делаешь?

– Присматриваю за плотоядным кустиком, пока ведьма ест самописные перья.

Малиновый человек, завороженный светом библиотечной лампы, высовывался из стаканчика и всем зубастым цветочком тянулся к стеклянному колпаку. Он словно находился под гипнозом и точно не собирался мигрировать куда-нибудь под книжную полку, где его ждала засуха и холодные сквозняки.

– Вкусно? – У Илая смеялись глаза.

– Не очень, – хмыкнула я, поймав себя на том, что отчаянно рада его видеть, и теперь эта возмутительная радость непривычно щекочет где-то в районе живота. – Почему ты не уехал домой? У тебя же закончился домашний арест.

– Хотел провести выходные в хорошей компании.

– Только не говори, что имеешь в виду Дживса с Остадом? Считала, что у тебя вкус получше.

Илай пропустил остроту мимо ушей.

– Почему ты не поехала с очкастой? Ботаник говорил, что она звала.

– Если Тильда услышит, как ты ее называешь, то смертельно обидится.

– Хорошо, что она не услышит, – согласился он, откидываясь на спинку стула. – Так почему ты осталась?

– Хотела провести выходные в хорошей компании учебников.

– Значит, наши желания совпадают.

– Ты не похож на учебник.

– Зато я очень хорошая компания, – парировал он.

– Утверждение не выдерживает критики. – Я поймала себя на том, что наслаждаюсь каждой секундой шуточной пикировки.

– Брось, Эден. Мы заслужили праздник, – заявил Илай.

– Есть поводы?

– Считаешь, что их нет? – Он состроил удивленную мину. – Вечер выдался холодный, мы прошли испытание, у меня закончился домашний арест, твой фамильяр влюбился в лампу.

– Если кустик влюбился, то захочет мигрировать в библиотеку и мне придется своровать лампу. Понимаешь? Куча поводов устроить поминки, – заключила я.

– Мы остались в замке вдвоем, – закончил Илай многозначительной паузой.

Вблизи он казался ужасно красивым. Волосы падали на лицо, капризные губы были готовы вот-вот изогнуться в обаятельной улыбке. Почему я раньше не замечала, как обольстительно он улыбается?

Божечки! Кажется, у меня в глазах начинали взрываться в фейерверки, а в голове вариться малиновый джем. Немедленно очнись, Аниса Эден, пока не превратилась в Амаду-четыре сорима!

– Ты сейчас потрясла головой? – удивленно указал он в меня пальцем.

– Тебе показалось.

– Давай на камень-ножницы-бумага. Выиграешь ты – помогу своровать из библиотеки лампу и осчастливлю твой фамильяр. Выиграю я – ты осчастливишь меня.

– Нет.

– Не хочешь сделать счастливым кустик?

– Страшно представить, что сделает счастливым тебя.

– Я буду счастлив провести время где-нибудь не в академии.

– Ты мухлюешь в камень-ножницы-бумага.

Он все-таки улыбнулся, открыто, красиво. На щеке появилась забавная ямочка, какой я раньше не замечала.

– Тогда подбросим монетку? – Он вытащил из кармана серебристый сорим.

– Ты собираешься играть соримом?

– Что сказать? Привилегия столичных мажоров. – Илай покрутил монету. – Орел, решка? Быстро, Эден!

– Орел! – выпалила я. Тьфу! Переговорил.

– Послушная, девочка, – ухмыльнулся он.

Сорим подлетел в воздух, красиво завис, перевернулся, словно дразня зрителей, и упал на широкую мужскую ладонь чеканным королевским профилем. Решка. Илай точно мухлевал, но я была не против.

– Надень что-нибудь удобное, – довольный собой он поднялся.

– Ты же не заставишь меня в холод таскаться по городу. Предупреждаю сразу, ненавижу пешие прогулки и свежий воздух! А если мне что-то не нравится, то люди вокруг сами собой становятся несчастными.

– У меня идея получше. Тебе понравится, – подмигнул он. – Встретимся в холле через полчаса.

Задавить странное ощущение, будто у нас всамделишнее свидание, удалось лишь усилием воли. И не спрашивайте, почему я галопом неслась в общежитие, едва не потеряв по дороге кустик. Честный ответ прятался в том же далеком уголке подсознания, что и воспоминания о родительском доме. В смысле, настолько глубоко, что я туда лишний раз не совалась.

На дружеские посиделки собиралась без особого старания. Всего лишь выпрямила волосы с помощью заклятья разгоряченными, как утюги ладонями… Посмотрела на себя в зеркало, шмыгнула носом и завила пряди на палец. Локоны не понравились, с ними я отдаленно напоминала Аманду-четыре сорима, если бы она превратилась в брюнетку с ореховыми глазами. Пришлось выпрямить заново, от усердия из-под ладоней даже пошел жиденький дымок. Как лысой сама себя не оставила, большой секрет.

К выходу комната оказалась перевернутой вверх дном. На кровати валялся ворох сдернутой с вешалок и безжалостно забракованной одежды. В рядах аккуратно сложенных в корзинку бутылочек случился косметический взрыв. Кустик от греха подальше жался в ведре.

Мы встретились с Илаем ровно через полчаса, минута в минуту, и некоторое время молчали, обескураженно разглядывая почти одинаковые красные шарфы. Наверное, со стороны выглядело, будто мы двое, как глупые влюбленные, носили парные вещи. Оставалось только выйти из общаги, крепко взявшись за руки…

С утра небо прояснилось, но к вечеру на улице опять заморосило. Царили грязноватые сумерки, стремительно перезревающие в хмурый холодный вечер. Осень достигла своей середины. Она осыпалась на землю разноцветными листьями, оставив деревьям редкие неряшливые серьги, непокорно цепляющиеся за голые ветви. Мне пришлось взять Илая под руку, чтобы спрятаться под одним водонепроницаемым щитом.

Ни одна капля дождя не проникала под невидимый контур, но я в тайне радовалась, что подвела глаза водостойкой угольной пастой. Между прочим, стрелочки удались: ровные, кокетливые, абсолютно одинаковые. Всего лишь с третьего раза нарисованные.

– Возьмем кеб? – немедленно предложила я, заметив на противоположной стороне улицы свободного извозчика.

– Эден! – Илай ловко перехватил мою поднятую руку. – Не лови.

– Идти недалеко?

– Далековато, – признался он, – но погода отличная.