Проклятие Гоголя - Николай Спасский

– А дальше что произошло?

– Прокололся я, первый раз в жизни увлекся. Он бесслышно зашел через террасу и выбил у меня пистолет. Не гляди, что он старик. Он жилистый и кулачным боем владеет лучше. Если бы ему не пришла в голову эта бредятина – завести меня на колокольню и там заставить покаяться и сбросить вниз. И если бы ты по дурости его не окликнул, сегодняшнего разговора не было бы. И ты благополучно отправлял бы добытые документы вместе с победной реляцией на Лубянку.

– А американцы тут при чем? Они-то как пронюхали?

– Да благодаря тебе, голубчик, твоим шашням с девками. Но их другое беспокоило. Им документы по херу. Кто такой Гоголь – во всех Соединенных Штатах от силы полтора человека знает. Они опасались, что суета вокруг Гоголя с поисками, погонями, убийствами – лишь ширма для операции по уничтожению Тольятти.

Отец Федор бросил давно погасшую папиросу. Оглянулся.

– Вот так, Андрей Николаевич. Но как говорится, надо и стыд знать. Поболтали – и хватит.

Отцу Федору явно поднадоела игра в кошки-мышки.

– Обожди, ради бога, обожди, последний вопрос. Честно, обещаю.

– Ну ладно, бог с тобой, давай. Только быстро.

– Что имел в виду литовец, когда перед смертью позвонил нам в советское посольство и сказал: «Смотрите портрет!» Понятно, что речь шла о «Портрете» Гоголя, но дальше мы не продвинулись… Обе редакции «Портрета» проштудировали, исследования изучили, ходили по картинным галереям, искали портреты старых ростовщиков и простукивали рамы. Все впустую.

– Да, я следил за вами. Поначалу все никак не мог сообразить, куда вы клоните. Это единственный вопрос, Андрей Николаевич, на который я не могу тебе ответить. Сам над ним мучался. Ключ, конечно, есть, но нам уже никогда не разгадать. Жаль, что тот гаденыш рано с собой покончил, не успели мы с ним толком покалякать.

– А откуда он звонил?

– А вы не засекли?

– Нет.

– С вия Сардиния. Если тебе это что-то проясняет.

Гремину это проясняло все. На вия Сардиния размещался Германский археологический институт, где литовец, очевидно, побывал до своего последнего звонка. Вспышкой молнии Гремину вспомнилось, какая связь существовала между повестью Гоголя «Портрет» и Германским археологическим институтом в Риме. Теперь оставалась безделица – выжить.

Между тем ностальгическое настроение окончательно покинуло отца Федора.

– Все, Андрей Николаевич, договор дороже денег. Пора. Отдавай мне документ. Если же ты его где-то припрятал, придется с тобой немножко повозиться. А может – и не потребуется. Решай сам. Ты же прекрасно понимаешь, есть боль, которую человек выдержать не может.

– Бывают исключения.

– Да, бывают. Святой Стефан, святой Лаврентий. Святого Лаврентия, согласно легенде, зажарили живьем, чтобы он отрекся от веры. Он не отрекся. Зато стал святым Лаврентием. Кстати, Берию тоже зовут Лаврентием. Но ты не святой. И тебя не придется жарить. Уверен, что ты притащил с собой твою бумагу. И моя со мной, – он вынул из кармана конверт и помахал им в воздухе. – Все полюбовно и порешим.

С этими словами отец Федор резко повернулся на месте. Он уже давно не сидел, а стоял совсем рядом, в каких-то пяти-шести метрах. Наваждение какое-то.

Гремин ощутил острейшую боль в правом плече. Он скосил взгляд, продолжая следить за противником. Из плеча торчал нож, всаженный туда на половину лезвия. Тот самый, утренний, матросский. Пистолет, который он едва успел выхватить, соскользнул на мраморный пол.

– Видишь, батюшка, как все просто, – успокоил отец Федор, медленно приближаясь к Гремину.

Гремину хватило сил вытянуть из плеча нож и отбросить далеко в сторону. Отец Федор прицокнул языком и проследил взглядом траекторию падения ножа. Двинулся дальше. Ствола у него, похоже, не было.

Сперва отец Федор рубанул Гремина ребром ладони по кадыку, потом ударил ногой в пах. Гремин согнулся еще ниже, исподлобья отслеживая каждое движение отца Федора.

Очередной удар. Коленом в солнечное сплетение. Гремин выдержал. Было безумно больно, но он терпел. Двойной удар кулаками по вискам. Свирепый. На долю секунды Гремин потерял сознание. Выпрямился. Они с отцом Федором стояли лицом к лицу. Гремин застонал.

– Ну вот, сейчас мы проверим твои карманы…

Схватив Гремина за горло, отец Федор быстро обшаривал его одежду. Толстый маниловый конверт он обнаружил сразу. Кровь едва запачкала краешек…

И тут случилось непредусмотренное. Гремин стал оседать, теряя сознание. Священник отвел руку с конвертом в сторону, чтобы не помялся, а Гремин все сползал и сползал на него. Отец Федор хотел отшвырнуть Гремина, как собаку, – и почувствовал адскую боль. Золингеровское лезвие, которое Гремин все время прятал в рукаве, вспороло отцу Федору живот, и его тело с тяжелым стуком повалилось на пол.

Гремин едва стоял на ногах, боясь окончательно потерять сознание. Он из последних сил наклонился, поднял пистолет и выстрелил отцу Федору в рот. Глаза умирающего распахнулись, переполненные не страхом, не ужасом, а животной, бешеной ненавистью, ненавистью бессилия.

– Аминь, – произнес Гремин. – Да простит тебя Господь. Да простит тебе прегрешения твои. Да упокоит грешную душу твою. Аминь.

Ему послышалось, что откуда-то, из крипты, чей-то голос на итальянском языке глухо повторил:

– Аминь!

Когда утром открыли врата Сан-Джованни ин Латерано, возле алтаря лежал труп мужчины лет шестидесяти в облачении францисканского монаха. Поодаль валялся окровавленный нож. Смерть наступила в результате резаной раны брюшной полости и выстрела в голову. Об этом сообщили газеты.

Но Гремин газет не читал. Да Гремина вообще уже не было. Был студент, молодой, с саквояжем, в рубашке в клетку на американский фасон и в дешевой курточке, неоднократно стиранной, в грубых башмаках на толстой подметке. Так одеваются в Германии или Скандинавии. Единственное, что могло привлечь к нему внимание, – неестественная бледность лица да некоторая скованность движений. Он слегка прихрамывал и, по-видимому, ему доставляла боль правая рука. Саквояж он нес в левой.

Едва ударило десять часов, молодой человек появился у входа в Германский археологический институт, что на вия Сардиния. Хорошенькая девушка, секретарша, веснушчатая блондинка, явно не ожидала увидеть столь раннего посетителя.

– Вам что, господин? Студент застеснялся.

– Извините меня, ради бога, прошу, простите за беспокойство. Я проездом в Риме. Уже сегодня после обеда мне нужно переезжать в Перуджу, там у меня курсы. Я понимаю, что требуется записаться заранее, но я только вчера приехал.

– Чем я могу помочь вам? – спросила девушка.

Несмотря на робость, в голосе и во взгляде молодого человека что-то приковывало ее внимание. Какой-то магнетизм, внутренняя энергия.