Роза на зимнем ветру - Шэна Эйби

Дэймон упорно смотрел на ее ладонь.

– А потом?

– А потом он вернулся.

Соланж смолкла, не в силах рассказывать. Память унесла ее в тот страшный день, почти на два года назад, она задыхалась тогда от гнева и безмерного отчаяния, видя, как от рук Редмонда гибнет Гита – ее любимая лошадь. А он смеялся...

Каким отвратительным был его смех...

? Редмонд был прирожденным убийцей, – наконец сказала она. – Он любил убивать и смотреть на смерть. Он убил Гиту, а потом сказал мне, что будет по одному убивать рабов, пока я не соглашусь исполнить его волю. И я подчинилась. Что еще мне оставалось делать?

Дэймон молчал, наблюдая за игрой теней на лице Соланж. Опять в ее глазах появился жесткий лихорадочный блеск, которого он не видел с того времени, когда они на рыбацкой лодке плыли в Дувр. Этот блеск придавал взгляду Соланж отрешенность. Такую же отрешенность сотни раз видел Дэймон в глазах людей на войне.

Как бесстрастно перечисляла она грехи человека, которого пыталась убить! Дэймон знал, что не в его силах избавить Соланж от этой отрешенности. Все, что он мог дать ей, это себя самого и свою любовь.

И, может быть, тогда-то выражение отрешенности навсегда исчезнет из любимых глаз. А пока... Пока надо жить настоящим. Сейчас Соланж здесь, рядом, в безопасности. И он будет беречь и любить ее до конца своих дней.

– Теперь ты ненавидишь меня, Дэймон? – спросила Соланж каким-то чужим голосом.

– Ненавижу? – Он покачал головой. – Как я могу ненавидеть ту, которую люблю больше всего на свете? Как могу ненавидеть половину моей души... лучшую половину?

Соланж неуверенно взглянула на него – на ресницах ее дрожали слезы.

– Я не заслуживаю твоей любви...

– А мне кажется, что я не заслуживаю любви лучшей в мире женщины.

– Не смей так шутить!

– Шутить? И ты считаешь, что после всего я еще способен на шутки? Ты бы не говорила так, любовь моя, если бы могла заглянуть в мое сердце. – Он сел рядом с Соланж на пуховую перину, которая прогнулась под их тяжестью. – Моя возлюбленная отважна, как воин. Умна, как философ. И в тысячу раз прекрасней всех женщин мира, вместе взятых. Как я могу шутить над таким совершенством?

Соланж подвинулась, чтобы он мог лечь рядом, и положила голову на его согнутый локоть. Дэймон коснулся губами ее лба.

? Мое сердце навеки принадлежит тебе одной... Никакая сила в мире этого не изменит.

Соланж долго молчала, и Дэймону уже почудилось, что она вновь задремала... но тут она едва слышно проговорила:

? Что теперь с нами будет, любимый? Наш брак нельзя считать законным. Теперь выходит, что я опять овдовела.

– Я уже отправил гонца к Эдварду, дабы известить его обо всем, что произошло. Я сообщил королю о замыслах графа и потребовал расторгнуть твой прежний брак.

– Ты думаешь, он согласится?'

– Эдвард отнюдь не глупец. Наверняка до него уже дошли слухи о делах Редмонда. Мне он доверяет. Думаю, он исполнит мою просьбу, к тому же не без выгоды для себя. Я написал ему, что ты передашь все владения Редмонда в казну, ежели это будет в твоей власти.

– Пускай забирает все и сожжет дотла, если хочет!

? Сомневаюсь, что Эдварду придет в голову такая мысль... Зато он постарается, чтобы ты получила право передать в казну имущество покойного супруга, а затем найдет способ расторгнуть ваш брак. Этот старый лис знает немало лазеек.

Снова воцарилось молчание.

? Стало быть, все кончено. – Соланж глубоко вздохнула.

?Да, Соланж, все кончено.

Друг Дэймон осознал смысл этих слов. Да, все кончено. Кошмары, столько лет терзавшие его, похоронены вместе с прошлым. Соланж с ним, Соланж принадлежит ему, как было предначертано судьбой. Все кончено. Соланж чуть шевельнулась, коленом тронув его бедро.

– Пожалуй, нам надо бы сыграть еще одну свадьбу...

Яркий солнечный свет озарил комнату, воздух стал золотым...

– Это предложение, миледи? – Дэймон улыбнулся.

– Пожалуй, что да. Возьмешь ли ты меня, милорд?

– Да, любовь моя.

Счастье состоит из множества простых мелочей – шороха птичьих крыльев, ясной синевы полуденного неба, нескрываемой нежности в глазах любимого... или же восхищенного лица мальчугана, который пробует первый подарок лета – долгожданный пирожок с вишнями.

Соланж улыбнулась Вильяму.

– Ну, как, что скажешь? Стоило ждать этого урожая?

Вильям с серьезным видом кивнул.

– Хотя, – добавил он, жуя, – три года – это ужасно долго.

– Зато твое деревце принесло плоды раньше других, – напомнила ему мать.

Мальчик довольно улыбнулся!

Блюдо с пирожками пошло по кругу. Детишки с веселыми возгласами протягивали ручонки к лакомству. Привлеченный шумным весельем, в кухню вошел рослый муж чина.

? Что тут происходит, дорогая женушка? – осведомился Дэймон, по пути ухватив с блюда пирожок. – Неужели моя дочь опять рассмешила всех? Придумала какое-то новое слово? Или опять пыталась съесть что-то несъедобное?

С этими словами он подошел к Соланж, державшей на руках годовалую малышку, и звучно расцеловал обеих.

? Па-па! – четко произнесла девочка, протянув к нему руки. – Дай!

– Слова все те же, – с ехидством заметила Соланж.

– Хорошо, Катрин, я с тобой поделюсь. – Дэймон отломил кусок пирожка и протянул дочери. Малышка радостно захихикала.

– Увы, я пропал, – почти серьезно сказал Дэймон.

– Почему? – спросила Соланж, вытирая с подбородка дочери вишневый сок.

– Катрин меня погубит. Она унаследовала от матери всю ее красоту. Разве могу я в чем-то ей отказать?

Зато у нее отцовская улыбка и отцовское обаяние – невозмутимо заметила Соланж. – И, тем не менее, я нахожу в себе силы сказать ей «нет».

? Где же было твое «нет» прошлым вечером, когда Катрин захотела пожелать спокойной ночи соколам?

?Это совсем другое, – рассмеялась Соланж.

Катрин тоже залилась смехом и, уронив остаток пирожка, сунула пальчики в рот матери. Соланж бережно крохотную ручку, поцеловала и принялась оттирать с нее липкие следы угощения.

Глядя на две темные головки, любовно склоненные друг к другу, Дэймон почувствовал, что жизнь его, как никогда, наполнена до краев счастьем. Это было необыкновенно приятное чувство. Он все реже просыпался по ночам от страха, что Соланж ему лишь приснилась и сейчас исчезнет бесследно. Она всегда была рядом. Днем и ночью. Настоящая, как стены Вульфхавена. Сладостная, как сама любовь.