"Эксодус". Одиссея командира - Йорам Канюк

Наконец в довершение ко всему в самый последний момент из Софии в Бургас прилетел на самолете Шайке Дан и огорошил Йоси сообщением, что придется взять с собой еще пятьсот пассажиров. Речь шла о молодых ребятах, состоявших в болгарском еврейском молодежном движении. Узнав об этом, Йоси не на шутку расстроился. Во-первых, потому, что людям в трюме предстояло из-за этого потесниться еще сильнее — вместо пятидесяти сантиметров теперь на каждого из них приходилось только по сорок семь с половиной. Во-вторых, потому, что поселить все пятьсот человек в трюме Йоси не мог при всем желании, и части из них, таким образом, предстояло жить на продуваемой ледяными ветрами палубе. А в-третьих, ребята, о которых говорил Шайке, все еще находились в пути и, таким образом, отправку кораблей снова приходилось откладывать. Однако Йоси знал, что с Шайке Даном не спорят, и единственное условие, которое он поставил, состояло в том, что новые пассажиры должны прибыть не позднее чем через двенадцать часов. Это объяснялось не только тем, что люди, сидевшие в трюмах, нервничали и проявляли нетерпение, но в первую очередь тем, что по плану они должны были прийти в Босфор в определенное время — в субботу до полудня. От этого зависел исход всей этой огромной операции. За проход через Босфор заплатили огромную сумму, и время прохода уже нельзя было изменить. Это разовое соглашение удалось достигнуть с огромным трудом, и не было никакой уверенности, что благоприятное сочетание всех факторов может сложиться вновь. Таким образом, промедление было смерти подобно.

В ночь перед отплытием Йоси не спал. Назавтра ему предстояло повести огромное количество людей в опасное путешествие по морскому кладбищу, на дне которого лежали останки нескольких тысяч евреев, и ответственность за жизнь и безопасность пятнадцати с лишним тысяч пассажиров лежала на его плечах тяжким грузом.

«Пан-Йорк» и «Пан-Крессент» вышли в море 26 декабря 1947 года в четыре часа пополудни.

Чуть ли не все пассажиры на обоих кораблях, фактически население двух израильских городов, высыпали на палубу и запели «Атикву». Йоси был поражен. Он никогда не слышал, чтобы эту странную песню (которую он в детстве вынужден был петь с товарищами исключительно тайком и которая впоследствии стала гимном Израиля) пели именно так. Как будто этой песней люди, настрадавшиеся за время своих мытарств и скитаний по дорогам Европы, пытались излить сейчас всю боль, все горе и всю обиду, которые накопились в их душах. Йоси, который всю жизнь учился сдерживать свои эмоции и не мог позволить себе слез, стоял сейчас среди всех этих людей очень взволнованный, смотрел в их полные надежды и в то же время страха перед ожидающей их неизвестностью глаза и чувствовал гордость от того, что везет их на родину. Никогда еще, наверное, думал он, «Атикву» не пело так много людей одновременно, и на какое-то время у него даже возникло странное ощущение, что вместе с ними эту песню поют сейчас все евреи, когда-либо жившие на земле.

Впоследствии некоторые из пассажиров рассказывали, что в этот момент в небе перестали летать птицы, облака застыли неподвижно, ветер утих, а на море установился штиль, но, если даже на самом деле ничего такого и не было, это не имеет никакого значения. Главное, что так они тогда чувствовали.

Вскоре начался проливной дождь, и людям, находившимся на палубах, пришлось укрыться под брезентом.

Чтобы дойти из Бургаса до Босфора, кораблям надлежало отправиться вдоль болгарского и турецкого побережья на юг, но, поскольку Черное море в этом направлении было усеяно минами, а карта минных полей в этом районе моря к тому моменту еще отсутствовала, необходимо было сделать крюк, то есть сначала поплыть на север, в сторону Румынии — поскольку в румынских водах русские уже успели проложить очищенную от мин тропинку — и лишь затем свернуть в нужном направлении. А так как провести их по этой тропинке могли только русские лоцманы, одного из них Йоси захватил с собой. Однако с ним возникла проблема. Дело в том, что в румынские воды они должны были войти ночью, но лоцман, в распоряжении которого имелась подробная карта минных полей, вести корабль ночью категорически отказался и потребовал его высадить. Йоси и сам хорошо понимал, что ночью плыть по «тропинке», пусть даже и свободной от мин, очень рискованно, потому что ветер вполне мог принести в их сторону мины, находившиеся за пределами разминированного прохода, но другого варианта попросту не было. Однако лоцман ничего и слышать не желал и в ответ на все просьбы только испуганно крестился (хотя и утверждал, что был коммунистом). Йоси понимал, что лоцман отправился с ними вовсе не из-за сочувствия идеям сионизма, и в конце концов, сжалившись над ним, пообещал высадить его в Варне (где должны были сойти также Шайке Дан и один болгарский офицер), но в результате они оставались без проводника. Правда, узнав, что Йоси его отпускает, лоцман на радостях согласился отдать ему свою карту минных полей, но могли ли они самостоятельно, с помощью одной только карты, пройти по «тропинке»? Йоси был в этом далеко не уверен и, прежде чем решил все-таки рискнуть, долго совещался с капитаном «Пан-Йорка» Гадом Гилбом.

Высадив в Варне Шайке Дана, болгарского офицера и русского лоцмана, корабли снова тронулись в путь. «Пан-Йорк» шел первым, а «Пан-Крессент» — следом за ним. В румынские воды они вошли ночью 27 декабря 1947 года. Это была самая длинная ночь в жизни Йоси.

Разминированный проход был обозначен на воде поплавками, но в темноте эти поплавки были едва различимы, и они шли, ориентируясь преимущественно по компасу и оставленной лоцманом карте.

Все это время Йоси, Гад Гилб и Нисан Левитан безотлучно находились на капитанском мостике, а на носу и вдоль бортов стояли и лежали тридцать молодых ребят с хорошим зрением и, не отрываясь, всматривались в волны, пытаясь разглядеть среди них плавающие мины. В точности как тогда, в Тель-Монде, когда Йоси и его бойцы занимались разминированием дорог. Ведь даже одной-единственной мины, каждая из которых содержала полтонны взрывчатки, было достаточно, чтобы отправить на дно любой из двух кораблей вместе со всеми пассажирами или, по крайней мере, нанести судам серьезный ущерб.

Глаза «смотрящих», которые менялись каждые несколько часов, словно превратились в бинокли, и, чтобы им было легче видеть в темноте, море по обеим сторонам корабля освещалось бортовыми прожекторами.

Йоси приказал, чтобы «Пан-Крессент» шел за «Пан-Йорком» след в след, не отклоняясь ни вправо, ни влево.

Было холодно, шел проливной дождь, дул сильный, сбивавший с ног ветер. Высокие волны заливали палубу водой. Пена покрывала стекло капитанской рубки. В ту ночь двадцативосьмилетнему Йоси потребовалось собрать в кулак все свои душевные силы и проявить всю свою смекалку и находчивость. Решение пройти по «тропинке» ночью, без лоцмана, стало с его стороны проявлением смелости, граничащей с авантюризмом, и неудивительно, что впоследствии сын даст ему кличку Израильский Индиана Джонс, — но Йоси прекрасно осознавал, что на его плечах лежит огромная ответственность за судьбы людей, которых он взялся спасти, и, как всегда, старался корректировать свои эмоции холодным рассудком. Ему требовалась абсолютная уверенность, что жизнь людей, которых он везет, вне опасности, и тридцать добровольцев, которым он поручил искать мины в бурном море, были его единственной надеждой.