Этика банков. Уроки финансового кризиса. Учебное пособие - Петер Козловски

Финансовая система при использовании обеспеченных долговых обязательств видит сложности в том, что «невидимая рука рынка» при этом не приводит к конвергенции собственного интереса банка и интереса повышения эффективности финансовой системы. Напротив, это приводит к конфликту между интересом финансовой системы в тщательном мониторинге должника и потерей такового банком в связи с использованием обеспеченных долговых обязательств. Однако мониторинг должника имеет большое значение не только для кредитора, но и для должника с целью оценки его эффективности и самоконтроля. В результате к потере интереса к проведению мониторинга должника добавляется психологически понятная, но экономически вредная потеря интереса должника к проведению кредитором мониторинга его деятельности и обслуживания им кредита.

Дисциплинирующая функция банка по отношению к должнику отпадает из-за конфликта потери интереса обеих сторон к осуществлению мониторинга кредита. Обе стороны не заинтересованы в такой дисциплинированности, хотя она необходима для эффективности кредитования и распределения капитала. Тем самым наносится вред эффективности кредитной системы как единого целого в результате конфликта потери интереса банка и должника к мониторингу и интереса финансовой системы в этом мониторинге. Если систему цен товарного рынка, согласно Хансу Альберту, рассматривать как дисциплинирующую систему[197], то это тем более касается и процентной системы кредитного рынка. Процент является дисциплинирующим инструментом, в равной степени относящимся к кредитору и должнику. Если он отсутствует, тем самым кредитной дисциплине наносится значительный ущерб. То, что происходит в больших масштабах, вызывает огромные потери в эффективности финансовой системы. Политика легких денег с экстремально низкими процентами и формальным мониторингом должника ведет к отказу от дисциплины и к неэффективности кредитного рынка. Она является причиной чрезмерной снисходительности банков и должников по отношению к себе.

Кризис финансовых рынков вызвал необходимость проведения государством самой большой спасательной операции в истории и в первую очередь в отношении нуждавшихся в помощи банков[198].

Ответственность за экономическое банкротство главным образом американских банков была перенесена на налогоплательщиков. Последствия в осознании ответственности в экономике будут значительными. Исчезновение банков с рынка было предотвращено оказанием государственной помощи в ситуации, когда банки де-факто оказались банкротами. Результатом этой политики спасения стало то, что оказалась скрытой неплатежеспособность в ее реальных масштабах и в ее реальных последствиях, а работа над допущенными ошибками была проведена не в полном объеме, так как государство своей помощью скрыло коммерческую неплатежеспособность банков.

Государственная помощь банкам – это не помощь, которую виновный обязан лично возместить, это помощь государства, которое, собственно говоря, само является обвинителем и судьей, но при этом осуществляет выплаты за неплатежеспособные банки. В определенном смысле эта помощь предполагает, что долги банков полностью берет на себя государство. Однако предотвращение банкротства банков с помощью государственных мер позволяет менеджменту, виновному в кризисе, не увольняться, а если и увольняться, то претендовать на бонусы, причитающиеся ему в соответствии с контрактом. Так как обанкротившиеся работодатели сохраняют свой прежний статус, они в большинстве случаев обязаны выполнять предусмотренные контрактом обязанности, как и в случае отсутствия факта банкротства. Такое положение отмечается прежде всего на европейском континенте, где на основе гражданского законодательства в отличие от публичного права Америки и Англии регрессное законодательство невозможно и противоречит конституции. Также нельзя регрессно отменить и особый порядок налогообложения бонусов, которые все еще выплачиваются спасенными государством компаниями. Публичное право здесь более гибкое, чем континентальное гражданское право.

С другой стороны, при намерении замены менеджмента всех банков становится понятно, что нет другой группы банкиров или менеджеров, которые бы с нетерпением ожидали возможности взять на себя руководство банками от отстраненных коллег. Обновлением финансовой сферы придется заняться практически тем же людям, которые ее и разрушили. Большой системный риск заключается в необходимости реформирования и обновления полугосударственной финансовой системы силами тех же людей, которые разрушили старую систему и в своем большинстве отказывали государству в его значительном присутствии и регулятивном влиянии в финансовой сфере.

Осознание этого риска в политическом контексте становится понятным из неприятной ситуации, когда переход от диктатуры к демократии следует осуществить с тем же управлением и с тем же персоналом высших ведомств, включая даже министерства и т. п., которые до этого уже были диктатурой и располагали значительным влиянием.

Крупная спасательная операция следует за «большим взрывом» дерегулирования финансовой сферы, как революция после предшествующего режима, или, вероятно, по аналогии, как контрреволюция за революцией. Дерегулирование, по Тетчер, вообще было воспринято как дерегулирующая революция. Оно характеризовалось такими терминами, как дерегулирование «большого взрыва», как «большой взрыв» дерегулирования. На своей обложке от 31 марта 2009 г. накануне Саммита-20 министров финансов, намеченного в Лондоне на 2 апреля 2009 г., журнал «Уолл-стрит джорнел юроп» опубликовал статью под заголовком «Архитекторы взрыва теперь засомневались. Радикальные сторонники рыночных реформ, аналогичных «большому взрыву», превращают Сити в Лондоне в эпицентр революции, охватившей сегодня хромающую глобальную финансовую систему»[199].

Описание дерегулирования термином «большой взрыв» шокирует. Безответственным представляется описание политически требуемых перемен в сложившейся сфере экономики по аналогии с «большим взрывом» с нуля. Идея взрыва дерегулирования демонстрирует якобинский подход к институтам и пренебрежение преемственностью и доверием к институтам. Такой подход противоречит и большей части традиций британской политической теории. Она, вероятно, вызвала дальнейшие революционные события, потому что саму финансовую сферу, как и все остальные, невозможно изменить революционным путем, начав все с нуля, потому что в истории не существует такой отправной точки.

Архитекторы «большого взрыва» финансовой сферы в Великобритании утверждают сегодня, что последствия этой политики «большого взрыва» 1980-х гг. – так, собственно говоря, звучит ее название – были непредсказуемыми. Найджел Лоусон, бывший шеф казначейства Великобритании, и другой архитектор этого взрыва, Сесиль Паркинсон, бывший британский министр торговли и промышленности, секретарь Совета по торговле и промышленности, оба министры в кабинете премьер-министра Маргарет Тетчер, являются сегодня членами верхней палаты парламента. Мистер Лоусон утверждает: «Идея превращения банков в такие большие и «надутые», какими они фактически стали, была совершенно неожиданной»[200]. Утверждение, что кризис финансового рынка является лишь кризисом масштаба банковских институтов, который можно предотвратить использованием более мелких банковских институтов, стало еще одной тщетной попыткой оправдать теорию, согласно которой революционная, взрывная реорганизация может быть пригодной политикой дерегулирования в финансовой сфере. Важной причиной принятия взрывной теории тотального дерегулирования финансовой сферы стало желаемое усиление Лондон-Сити в качестве финансового центра мира[201]. Это усиление Сити осуществлялось Великобританией за счет стабильности международного финансового порядка. Идея взрывной отмены финансового регулирования для поддержания экономического роста, а также создания преимуществ Лондону как финансовому центру и усиления его путем революции дерегулирования финансовой сферы 1980—1990-х гг. была отвергнута действительностью, как это было с большинством революций.