Мужские сны - Людмила Толмачева

– Не может быть, чтобы в наших стенах завелась такая крыса!

– Это всего лишь версия, – упрямо продолжала Татьяна, – но ее необходимо в экстренном порядке проверить. Например, есть ли алиби у Григорьева и Соболева на момент убийства Симакова.

– Да, Татьяна Михайловна, а ведь нам не хватает именно таких работников, как вы, с мертвой хваткой и логическим мышлением, – улыбнулся прокурор.

– Я не хочу занимать чужого места, мне достаточно и своего, – не приняла шутки Татьяна. – Но интуиция мне говорит, что зять Плужникова имеет прямое отношение к преступлениям. Откуда, например, у скромного чиновника такие апартаменты в центре города? Я видела это элитное жилье, где он живет.

– Не обижайтесь на шутку, – посуровел прокурор, – а за ценную информацию большое спасибо. Я сейчас же дам все необходимые распоряжения. Вы, товарищ Рочев, свободны. Но далеко за пределы прокуратуры не отлучайтесь. Сотовый у вас с собой? Дайте его номер моему секретарю. И еще. Вам лучше на глаза Соболеву не попадаться. Так, на всякий случай.

Прошло три дня после разговора в прокуратуре. За это время случилось немало событий, всколыхнувших весь город, да и область тоже. Были арестованы Соболев, Григорьев и еще ряд более мелких чиновников, имевших отношение к делу Плужникова – Симакова.

Вскоре вышла статья о Красном боре. Инна, едва приехав из Испании, отредактировала уже написанную ранее статью, добавив туда сведения из СЭС, где давно сделали анализ проб воды и почвы из Кармашей, а также сырья и отходов лакокрасочного завода. Результаты анализа были неутешительными. Огневку и почву вокруг Красного бора давно загрязняли токсичными и другими вредными веществами, вызывающими тяжелые заболевания.

Эти дни Татьяна была как на иголках. Не отпускали текущие дела на работе, полным ходом шли приготовления к Дню города, в том числе необходимо было подготовиться к открытию музея, где завершался капитальный ремонт. Но более всего ее волновало, чем закончится расследование уголовного дела. Хотя в прокуратуре и предупредили, что это длинная история, ее одолевали мысли о невинно пострадавших Даше и Николае, дяде Паше, Виталии. Он по телефону не показывал эмоций, но ей и так было понятно, что брат сильно переживает по поводу дальнейшей судьбы Николая. Ведь последствия травмы могут сказаться в будущем. Татьяна настояла на консультации в городской клинике. Договорились, что Виталий привезет сына на следующей неделе. Она уже созвонилась с профессором, который пообещал лично провести обследование.

В пятницу она сидела в кабинете с пресс-секретарем и обсуждала свою будущую речь на открытии музея. Вдруг вошла Мара и, растерянно улыбаясь, сказала:

– Извините, Татьяна Михайловна, снизу охрана позвонила. Там странный посетитель к вам рвется.

– Какой посетитель?

– Говорит, – Мара хихикнула, – что он ваш муж.

– Муж? Что за бред? Какой номер на вахте?

– 11-119.

– Спасибо, идите. Я сама разберусь. Мара, еще раз прыснув, вышла. Татьяна набрала вахту:

– Скажите, как представился посетитель?

– Андрей Ермилов.

– Что? Он все еще там?

– Да. Вот он.

– Дайте ему, пожалуйста, трубку.

– Татьяна Михайловна! – услышала она почему-то веселый голос Андрея. – Мне срочно надо обговорить с вами вопрос о реставрации Благовещенского храма. Выпишите мне пропуск.

– Хорошо. Секретарь сейчас спустится.

– С небес? – спросил Андрей. «Да он пьян!» – догадалась Татьяна, но не стала менять решения.

Мара сбегала вниз и поднялась на лифте уже в компании Андрея. Они с шумом вошли в приемную. Андрей напропалую смешил симпатичную Мару, а та хохотала, прикрывая рот ладошкой, чтобы приглушить неприлично громкий смех. Татьяна, замерев с карандашом в руке, вслушивалась в звуки, доносившиеся из приемной. Она отпустила пресс-секретаря и кивнула Маре, которая просунула румяное личико в дверь и игриво спросила, можно ли пускать посетителя.

– Привет! – сказал Андрей, закрыв за собой дверь и остановившись у порога.

Он обвел шальными глазами огромный Татьянин кабинет, криво усмехнулся, затем не очень твердой походкой приблизился к стене, где висела картина Бежко, привезенная накануне Солодовниковым.

– А я не поверил Илюхе! Он всем по большому секрету растрепал, что впарил за большие бабки свои «Мужские сны». Хм! Он их в пьяном угаре намалевал, еще пять лет назад. Ха-ха-ха! Представляешь, на унитазе! Ха-ха-ха! У него как раз унитаз сменили, а старый долго на дороге стоял, мешал пройти. Илюха его на стол и поставил. А на него – холст, валявшийся с доисторических времен.

– Ты только за этим пришел? – сдерживая ярость, холодно спросила Татьяна.

– У тебя что с Солодовниковым? Очередная любовь? – зло щурясь, спросил он.

– А тебя это напрягает?

– Сука!

– Сейчас же убирайся отсюда, подонок! Или…

– Что? Позовешь своих волкодавов?

– Где ты так нажрался?

– М-мы с Бежко его шедевр обмыли. Не пропадать же таким деньгам. Вот вмазали по двести коньячку. Не каждый день такая удача выпадает. – Он огляделся, взмахнул рукой: – А ты неплохо устроилась. Мебель хай-тек, занавесочки весьма концептуальные…

Татьяна одновременно и любила, и ненавидела его. Она бы с удовольствием устроила ему сцену, с криками, ругательствами, обвинениями. Но женская мудрость все же пришла на помощь. Агрессивно-вызывающий тон она сменила на мягкий, почти материнский.

– Андрей, пойдем на улицу, а?

– Что это с вами, Татьяна Михайловна? – сделал он удивленную мину. – Вдруг вспомнили, что вы еще и женщина, а не только высокий чин?

– Андрей, я прошу тебя.

– Только вместе с этой мазней, – показал он на картину.

– Пусть она висит. Мне нравится. Напоминает космос.

– Ха! Космос мужских снов, то бишь поллюций и оргазмов.

– Дурак.

– От такой и слышу. Да что ты понимаешь в мужских снах, сухарь в юбке?

– Так объясни.

– Это необъяснимо. И не для женского ушка.

– Надо же! «Ушка»!

– А что? Не уха же. Это у осла ухо, а у женщины – ушко.

– И ножка?

– Да, ножка.

– А я эту самую ножку вижу на этой картине.

– Да? Удивительно! Ну-ка, ну-ка?

Он подошел к картине вплотную и, слегка покачиваясь, стал изучать ее, очевидно, в поисках женской ножки. Татьяна чувствовала, что сейчас расхохочется. Она с трудом сдержалась, подошла к Андрею и пальцем показала на пятно, напоминающее ножку.

– А-а! И в самом деле. Интересно, с какой бабы, извиняюсь, натурщицы он ее писал?

– На унитазе?