Кошка с Собакой - Алексей Свешников

– Слы, зёма, тут такая канитель… Горючка – «ёк», своих – никого на дороге этой бляцкой, похоже, хуй не ночевал, – обрушил он на меня свой словарный запас. Вся живность, включая Марину, вынырнула из сна и уставилась на эту суету.

– У меня дизель.

– Ох, бляха-муха, – зачесал он затылок и, заметив Марину, всё-таки поправился. – Пардон!

Я вежливо ждал. Наконец, гаишник, видимо, проведя нехуёвую рекогносцировку своего серого вещества, предложил другое решение.

– Зёма, ты меня подбрось до поста, а то я без связи тут…

И, спохватившись, добавил:

– С наступающим вас, япона мать!

Делать нечего, пришлось подвозить. Всё-таки Новый год.

– У-у, какой барбос!

– Садитесь, не съест.

– Да я сам сейчас, кого хошь, сожру. Понимаешь, часа два уже тут скачу. Не согреться. С утра не жрал, а на холоде сами понимаете…

– И, что, кроме нас никого на дороге? – удивлённо спросил я.

– Да на дороге-то я минут двадцать, а так всё по лесу шоркался.

– А в лес-то тебе на кой? – я незаметно перешёл на «ты».

– Да за ёлками маханул. Ещё летом присмотрел тут. Знак мы вывешивали периодически, ну и дежурили, так сказать «за превышение»…

Я только покачал головой.

– Ёлки-то срубил?

– А как же!

У меня стал созревать коварный план.

– Далеко до твоего поста?

– Километров пятнадцать, дорога только дрянь. Меня, пока ехал, два раза кидануло, – он осторожно, косясь на собаку пытался устроиться поудобнее, – Правда, я на летней…

– Гнать не будем тогда, – сбавляя скорость, ответил я. – Там у меня на задней полке пакет, согреться не хочешь?

– Водка?

– Вискарь!

– Ух, ты! Прямо точно Новый год.

– Стаканы там же. Пластиковые, правда. А! И шоколадка ещё где-то должна быть. Марин, глянь в «бардаке».

Та подозрительно косясь на меня – чего это я расщедрился – достала закусон и протянула гайцу.

Тот уже, маханув в два приёма грамм сто, бодро захрустел шоколадом. «Такая, видать, у них натура хозяйская», – подумалось мне.

– А я вот тут женился недавно, – начал он ни с того, ни с сего.

Смотрю – собака мне в зеркало подмигивает, мол, поняла уже, что к чему.

– Ну и как? – спросил я, не оборачиваясь – дорога и впрямь была паршивая.

– Да как? – гаец задумался, потом выпил ещё. – Да никак!

Собака рыкнула. Судя по тому, как кошка вскочила, выгнув спину, то позвала именно её.

– Ух, ты, ещё и кошара! Ну, у вас тут прямо зоопарк!

Кошка, выразительно глянув на меня, перепрыгнула к собаке.

«Ну всё, пиздец гайцу», – почему-то весело подумал я и прибавил печку.

Тем временем наш пассажир «поплыл». Видимо, мороз и голод сыграли с ним плохую шутку. Расстегнув куртку, он продолжил беседу:

– Я ведь, бляха муха, не только на своей свадьбе побывал. Приглашали меня, бывало, и друзья-товарищи. Даже подруги приглашали. Зачем? Ни тогда, по молодухе, понять не мог, ни теперь тем более.

Всё это стало походить на театр одного актёра, гаец рассказывал, повернувшись к животным, отчаянно жестикулируя и корча всевозможные рожи. Те сидели и с трудом, я это спиной чувствовал, сдерживались, как бы чё не пиздануть.

– Но одна была непруха, – продолжал гаец, – драки не было. Не везло ни хуя. Я, как воспитанный на традициях вековых, был уверен, что если свадьба, то непременно кто-то кому-то должен ебач своротить. Такое вот у меня было социалистическое воспитание. Теперешней молодёжи не понять. Романтика пятилеток. Смычка стройотрядов. «Догнать и перегнать». Последнее, естественно, про самогон. Стоп – Машина, отвлёкся как хуёвый танцор на блядину-балерину. Короче, если позагибать пальцы рук и ног, то из всего этого грибкового великолепия, символизирующего свадьбы, на которых я отметился как гость, ни одна не была омрачена мордобоем. И как-то я уже махнул на это всё рукой (если уж с коммунизмом наебали, что уж тут об такой херне печалиться), как забросила меня судьба в один ничем неприметный городок. Надо сказать, что и оказался-то я там, хуй знает почему. Типа на спор, кто дальше по пьянке на паровозе уедет. Молодость! Ну и я, как мудак, победил. Но не из-за решимости и воли к победе, а пьяный был в сосиску. И весь свой победный марафон хрючил как свинья, распугивая мерзким храпом культурных пассажиров. И даже майка в те минуты была у меня ни хуя не жёлтая. До сих пор помню минуту пробуждения. Открываю глаза – свет и тошнота. Закрываю – тошнота и потеря ориентации (в пространстве!). Отсюда делаю вывод, что в начале времён была только тошнота, и так боженьке, видимо, хуёво было, что он единым порывом всю эту канитель земную и отрыгнул вместе с палёной водкой. Ну, он-то отрыгнул и забыл, ему можно, а мне на перрон пиздовать, как на голгофу. И только там уже родил и я свою маленькую вселенную.

Я, признаться, охуел от такого изложения материала. В гайце явно пропадал актёр с писателем.

– Опять увлёкся – лиричное, бля, настроение. Ну хули, стою как Гойко Митич. Торжественно и качаясь. По сторонам смотрю. Смотрел-смотрел и, махнув рукой, побрёл в направлении вокзала. Шаг мой был тяжёл, а думы ваще неподъёмные. Есть в градостроительстве такой термин – архитектурная доминанта. Она ещё в музыке тоникой называется.

Тут я уже, не выдержав, заржал, а работник гос. автоинспекции продолжал:

– Так вот эта самая доминанта моих мыслей была такова: «На хуя мне этот блудняк?!!» и без всякой музыки. Карманы вывернул, они висят как уши у кролика. Пустые. До дна. А какого хера я хотел? За что пил, то и получил. В пизду Максима Горького!

Тут его речь прервала икота, которую он победил хорошей порцией алкоголя.

– И станция ещё так называлась! Дно! Во бля, бывает же. Я побродил, побродил, да и сел в первый паровоз до Питера. Собственно, к чему вся эта история-то?..

Гаец явно забыл, к чему вёл свой рассказ.

– А! Вот на обратной дороге я познакомился с кренделем, ехавшим к корешу на свадьбу. Ехал он из приличных ебеней. Всю дорогу, естественно, пил, и планка у него периодически падала. Но меня он похмелял исправно. Выслушав мою побасенку, проникся чувством сострадания и твёрдо решил, что к его корешу на свадьбу мы вместе должны идти. Единым фронтом. А если я ещё и подруг боевых организую, городских и начитанных, чтобы семечки не лузгали в общественных местах, то ваще миру – мир, Богдану – титомир. Ясен пень, подруг я ему пообещал безотказных, как трёхлинейки.

– Чё страшные такие? – спросил я.

Марина демонстративно смотрела в окно, а гаишник полностью ушёл в творчество:

– Да не, пиздатые бабцы! Кое-как добрались мы до дома, – продолжал гаец. – Вскрыв заначку, я честно вернул всё, что он на меня потратил в паровозе, и начал этих «пиздатых бабцов» вызванивать. Ну и в результате завалились мы на эту свадьбу…