Край вечных туманов - Роксана Гедеон

Я собрала все остатки силы воли, которая у меня еще сохранилась. Нужно вспомнить… И тут словно озарение нахлынуло на меня. Я услышала голос отца, такой спокойный и ласковый: «Дорогая моя, вы – единственная опора для вашего ребенка, а он – единственный наследник де Тальмонов. Ваша задача – любить его и воспитать, как настоящего аристократа, так чтобы мне не было за него стыдно».

О боже, Жанно! Меня словно пронзил ледяной холод. Где сейчас мой сын? Я не думала о нем совершенно – какой кошмар! Я понятия не имела, куда отправилась Маргарита с детьми после того, как меня арестовали. Оставалось только надеяться, что она бродит где-то неподалеку… Слава Богу, у них есть хотя бы еда.

Я лихорадочно вскочила и подбежала к двери. Апатию словно рукой сняло; я теперь молила Бога, чтобы наступила полночь и Розарио поскорее появился. Целые сутки я пребывала в неизвестности относительно того, что произошло с ребенком.

И мне даже хотелось умереть. Какая глупость!

10

В полночь Розарио, прогремев ключами, широко распахнул дверь сарая и громко скомандовал:

– Обвиняемая! К капитану!

Я молча вышла, понимая, что это сказано лишь для видимости. Брат провел меня через двор к воротам. Нас остановили часовые.

– Кто идет?!

– Ребята, неужели вы меня не узнали? Я сержант Риджи.

– И куда ты идешь?

– К капитану. Он приказал привести эту девицу – то ли для допроса, то ли еще для чего…

Никаких подозрений у караула не возникло. Один из часовых даже любезно указал Розарио дорогу:

– Ступай вот так, через дворы! Половину дороги срежешь.

Мы, разумеется, пошли так, как нам было сказано, но, дойдя до конца улицы, Розарио нырнул в подворотню, и я моментально последовала за ним. И тут словно призрак вырос перед нами – тощий, высокий, со всклокоченными волосами.

– Брике? – проговорила я пораженно.

– Я тоже удивлен, ваше сиятельство. Не думали мы, что вам так скоро удастся выбраться. А что это за верзила рядом с вами?

– Это мой брат, – объяснила я кратко. – Его зовут Розарио.

– Для кого Розарио, – сердито заметил брат, – а для кого гражданин Риджи.

– Гражданин? – переспросил Брике. – Значит, ваше сиятельство, мы теперь в дружбе с республиканцами?

Мне ужасно не нравилось, что он все время величает меня «ваше сиятельство», – в нынешнем положении это звучало как насмешка, к тому же мне очень наскучили его расспросы, но я помнила, сколько сделал для меня Брике, и поэтому сдержала свое раздражение. Я лишь приказала ему замолчать и отвести нас к Маргарите.

– Они спят на дровяном складе, ваше сиятельство. Там, правда, холодно, но зато дождь не беспокоит. А знали бы вы, что творится в городе: синие учредили какую-то военную комиссию, и она расстреливает всех подряд, не разбираясь…

На складе мы разыскали Маргариту. Она дала сторожу тридцать пять су, и он, полагая, что старуха и трое малолетних детей вряд ли представляют собой контрреволюцию и, таким образом, обвинение в измене ему не грозит, пустил их туда ночевать. Был конец сентября, ночи стали холоднее. Дети так легко могут простудиться…

Из-за холода они и не спали вовсе. Я порывисто обняла всех троих, осыпала поцелуями три детские головки. Было радостно от того, что мы снова вместе. И в то же время новые заботы обступили меня: дети были одеты легко, даже слишком легко. Пока еще сентябрь, это можно терпеть, но скоро начнутся бесконечные дожди и повеет промозглый холодный ветер. Надо купить им одежду. Но на что? Я прекрасно знала, что той тысячи бумажных ливров хватит разве что на пару башмаков. К тому же некоторые из ассигнаций были с изображением короля, и их теперь, кажется, не везде принимают…

– Какое безумие! – твердил Розарио. – Иметь такую кучу детей!

– Послушай! – прервала я его. – Все очень хорошо складывается. На какие имена выписаны твои документы?

– На имя супругов Фромантен.

– Вот и прекрасно! Я буду женой, ты – мужем. Детей мы назовем нашими детьми, Маргариту – моей матерью… У старой женщины никто не станет требовать пропуск.

– Кто знает. Ты слышала, 5 сентября объявлен террор? Ты много месяцев жила среди белых, ты ничего не понимаешь в том, что происходит в Париже. Все, у кого нет свидетельства о благонадежности, подлежат заключению в тюрьму.

– Но Маргарите почти шестьдесят лет! Неужели ты думаешь, что отсутствие свидетельства можно поставить ей в упрек?

– Не знаю.

Я подумала о том, что у Брике тоже нет никакого свидетельства. Но ведь ему еще не исполнилось шестнадцати! Он почти ребенок. И выглядит куда моложе своих лет…

– Достаточно! – скомандовал Розарио. – От того, что мы здесь разговариваем, свидетельство нам на голову не упадет. Ну-ка, детская когорта, поднимайся! Нам нужно выйти из города сегодня ночью. Никто не знает, что случится завтра.

Я сняла свою шаль и закутала в нее Аврору, которая была одета легче, чем все остальные. Жанно взял меня за одну руку, Шарло за другую. И мы отправились в дорогу, сами не понимая еще, куда лежит наш путь.

1

Трясясь в крестьянской телеге, я наконец-то достала отпечатанную бумагу, отданную мне Розарио, и осторожно расправила ее на коленях. Я давно знала, что еще 5 сентября 1793 года Конвент поставил террор «в порядок дня». Теперь передо мной лежал так называемый Декрет о подозрительных, одно из первых следствий развязанного Революцией и узаконенного террора.

«Французская Республика, единая и неделимая. Немедленно по опубликовании данного декрета все подозрительные лица, находящиеся на свободе на территории Республики, подлежат аресту.

Считаются подозрительными:

1. Те, кто своим поведением, своими связями, своими рассуждениями или писаниями выказали себя сторонниками тирании, федерализма или врагами свободы;

2. Те, кто не сможет представить в предписанной законом от 21 сего марта форме удостоверение о своих средствах к существованию и выполнении своих гражданских обязанностей;

3. Те, кому было отказано в удостоверении о благонадежности;

4. Общественные должностные лица, устраненные или смещенные со своих должностей Национальным Конвентом или его комиссарами и не восстановленные в своих правах, особенно те, кто был смещен или должен был быть смещен на основании закона от 14 сего августа;

5. Те из бывших дворян, считая мужей, жен, отцов, матерей, сыновей или дочерей и агентов-эмигрантов, кто не проявлял своего постоянного влечения к революции…»

Порыв холодного ветра вырвал у меня бумагу, она полетела по воздуху, и я не стала ее догонять. Мне и так все было ясно. Я была виновата практически по всем пунктам. Я подпадала под любую из этих статей… Оставалось лишь надеяться, что я теперь не я, а некая Жюльетта Фромантен, жена оружейника из Алансона. Правда, я сознавала, что наши подложные документы не выдержат никакой мало-мальски придирчивой проверки. Они были лишь прикрытием на тот случай, если нас остановит какой-нибудь полуграмотный патруль.