Чужие страсти - Эйлин Гудж

Она сняла юбку, а потом и футболку, и он увидел, что у нее прекрасное тело. Возможно, слишком худое, но не такое тощее, каким оно казалось, когда плавало в той мешковатой одежде, которую носила девушка. Впрочем, это не имело никакого значения. В этот момент он так же утратил чувство реальности, как и от музыки во время концерта, который оказался на удивление хорошим для группы рокеров не первой молодости.

Только через несколько минут, откатившись от нее без сил, Нил успел подумать о последствиях того, что они сделали.

— Блин! Мы не пользовались презервативом.

— Не переживай. Я на таблетках, — успокоила его Феба тоном умудренной опытом женщины. — А что касается венерических заболеваний, то я до этого была только с одним парнем, а он женат.

— Женат? — Нил не думал, что Феба может каким-то образом шокировать его, но вышло именно так. Впрочем, это неожиданное заявление прогнало мысли о возможности подхватить триппер.

— У тебя такой ошарашенный вид. — Феба ухмыльнулась.

У нее, кстати, в этот момент было такое же странное вызывающее выражение лица, как тогда, в магазине, но ему показалось, что сейчас он увидел в ее глазах какой-то надлом и уязвимость. Он узнал этот взгляд, потому что был знаком с подобной ситуацией так же близко, как только что близко узнал Фебу.

— Только не говори мне, что ты никогда не был с женщиной старше себя.

— Собственно, не был. — С его предыдущей подружкой они шутили по поводу того, что она была на шесть месяцев старше Нила. Это был единственный случай, больше всего подходивший под определение «секс с женщиной старше себя». — А твои родители в курсе? — спросил он, когда она натягивала футболку и трусики.

— Нет, и о нас они тоже ничего не должны знать. — Феба сделала паузу и пристально посмотрела ему в глаза.

На ее щеках выступили красные пятна, а темные волосы превратились в сплошную массу скрученных, как штопор, прядей. В каком-то смысле ее можно было считать мятежной и непокорной, но было очевидно, что она очень переживает по поводу того, что о ней думают родители.

И опять у Нила появилось неприятное ощущение от осознания, что какие-то фрагменты общей картины находятся не на своем месте. Она была парадоксальна, эта Феба. И чувства, которые она в нем вызывала, были очень противоречивы. С ней он чувствовал себя неловко, но в то же время она была странным образом неотразима и по-своему даже очаровательна. Несмотря на то что Нил едва знал эту девушку, впервые после смерти отца у него возникло ощущение, что с ней он не одинок в темноте, что он на своем месте. И это было удивительно.

Нил настолько глубоко погрузился в свои мысли, что не сразу услышал Фебу, которая чуть раздраженно спросила его:

— У тебя с этим какие-то проблемы?

В ее голосе прозвучала вызывающая нотка, но когда он заглянул ей в глаза, то заметил все ту же уязвимость, какую-то глубинную вспышку, свидетельствующую о том, что внутри нее что-то сломлено. Какое-то мгновение Нил молча смотрел на Фебу, стоявшую перед ним на коленях и в своей футболке и трусиках в цветочек похожую на маленькую девочку, которая ожидала, когда ее отнесут в постель, — или на тяжело больного человека, ищущего отпущения грехов.

— Ни малейших, — помедлив, ответил он.

Они ехали по автостраде Генри Гудзона в машине, которую вместе с Джиллиан взяли напрокат, и Вон вспоминал, как проходили рождественские праздники в его жизни. Рождество на Мадагаскаре, когда он с несколькими членами их группы всю ночь пьянствовал под неистовые серенады обезьян-ревунов. Рождество на шхуне ловцов крабов во время шторма в Беринговом море, когда, привязанный к стреле грузовой лебедки и промерзший до костей, он при каждом ударе крутой волны подвергался постоянной опасности и мог потерять руку или ногу, а то и вообще погибнуть. Почти таким же «веселым» было Рождество в Танзании; работники гостиницы, где он жил, по случаю праздника решили отказаться от обычной еды племени сукума и приготовили «традиционную американскую» пищу: жареную индейку, жесткую, как седло из воловьей кожи, студенистый соус из консервированной клюквы и превратившиеся в месиво какие-то овощи неопределенного происхождения.

Это был парад воспоминаний, не очень приятных, но, безусловно, колоритных. Однако он не мог сказать, чтобы хотя бы раз за все эти годы тосковал по дому. Возможно, потому что для него идеальная сплоченность семьи всегда так и оставалась недостижимым идеалом. Приятные воспоминания детства у него, в основном, были связаны с матерью Абигейл. Их с Лайлой родители были слишком заняты своими делами (а мать к тому же еще и пьянствовала), чтобы уделять этому празднику какое-то внимание, кроме беглого одобрения. И только Розали всегда следила за тем, чтобы елка была должным образом украшена, на двери висел рождественский венок, а на улице перед домом сияли гирлянды лампочек. Она также настаивала, чтобы елка была настоящей, хотя его мать и говорила, что искусственная более «практична». И если подарки, которые приносил Санта-Клаус, оказывались именно теми, о которых они с Лайлой мечтали, то и в этом была заслуга Розали.

Рождественский обед в их доме всегда был королевским пиршеством, к которому готовились несколько дней. Их слабенькое семейное единство, очень хрупкое и сохраняющееся только благодаря стараниям и терпению домоправительницы, которая заботливо подклеивала каждую его трещинку, в такие праздники казалось достаточно реальным. Вон помнил, как смотрел через стол на лица родителей и сестры, освещенных сиянием зажженных свечей, на прекрасно поджаренного блестящего рождественского гуся, которого Розали ставила в голове стола, и все это ему очень нравилось. Но ощущение это длилось недолго. Как и весь этот день, все быстро тускнело в памяти. На следующее утро мать снова укладывалась в постель с одной из своих очередных «головных болей», а отец опять уносился в офис, словно человек, отчаянно бегущий из горящего дома. Сейчас Вон ехал к сестре, чтобы отпраздновать с ней Рождество в первый раз за… да, по меньшей мере прошло уже лет пятнадцать с тех пор, как они отмечали его вместе.

А возможно, это будет и последний.

Лайла не должна знать, что результаты его последних анализов были совершенно не обнадеживающими — лейкоцитарная формула крови не реагировала на курс лечения так, как на это рассчитывал доктор. И эта новость только обеспокоит ее. А у нее и так хватает своих собственных проблем.

Этот день обещал быть примечательным и по другим причинам. Во-первых, там, совсем рядом, в большом доме будет Абигейл. Не беря в расчет напряженные отношения между ней и Лайлой, он понимал, что будет досадно находиться так близко от нее физически и все же достаточно далеко с точки зрения того, что он называл «ее другой жизнью». По всем правилам он должен был бы считать вполне удобным заглянуть к своей старинной подруге, чтобы пожелать ей счастливого Рождества. Но Вон также знал, что все это закончится ощущением, будто он ведет себя назойливо. Кроме того, уютная домашняя сцена, которую он, скорее всего, там увидит, определенно вызовет у него депрессию. Потому что за последнее время в его отношении к Абигейл произошел существенный сдвиг: то, что начиналось как прогулка по аллее воспоминаний, сейчас перешло на территорию более опасную, чем все, что ему встречалось в его путешествиях.