Тридцать девять и девять - Джим Вестван

телефону уже из коридора. А через минуту летел вниз по лестнице, чтобы срочно привести в чувство умертвленного вчера Арсеном Давыдова.

***

Ленка не присутствовала при рождении девочки Данила. Его Катька поступила в родилку в четыре часа утра, а в шесть у Давыдова уже была дочь. Стельникова позвонила Мишке сразу, как только осмотрела ребенка.

Трудно к чему-нибудь придраться: что сердечко, что дыхание, что рефлексы — ребеночек замечательный, не зря Давыдов так старался. Да и родила Катя, что называется, как кошка: раз — и готово. Везет же этим беспутным мамашам! Ленке до сих пор страшно вспомнить, как она мучилась со своим Андрюхой, а уж магриповская Вика так вообще медаль «За отвагу» заслужила.

Ленка не только опытный врач — у нее самой уже растет сын, и к этой бойкой малышке она сразу почувствовала нечто большее, чем то, что чувствует доктор к своему пациенту. В обиду Ленка здесь ее не даст, и недостатка мамочкиного внимания девочка точно не ощутит.

Примчавшийся в больницу Давыдов, которого отослали из приемного отделения после устроенного там скандала, стал ломиться к новорожденным с черного входа.

Ленка уже услыхала от своих медсестер, что какой-то полоумный папаша требует, чтобы ему немедленно продемонстрировали ребенка, и ни секунды не сомневалась в том, кто именно устраивает там представление.

Данил впервые видел Ленку на работе. Она была такая солидная в халате, в шапке, с висящей на шее марлевой повязкой и стетоскопом на груди, когда вышла из дверей своего отделения.

— А-а-а, Ленчик! — сгреб он ее в объятия прямо на лестничной площадке. — Этого просто быть не может!

— Может-может, папуля! — отпихнулась смеющаяся Ленка. — Ты что, не пошел на службу?

— На какую службу, Леночка?! Ну, давай, расскажи мне! Нет, слушай, а ты можешь ее вынести? Хотя бы на секундочку…

— Стоп, Давыдов! Так ты что, не был сегодня в штабе?!

— Ай, Лена! Мишка зайдет к начальству и что-нибудь навешает. Ну, давай. Пожалуйста, можно мне посмотреть?

— Нет, можно успокоиться и послушать. Так. Доченька в порядке, на девяточку!..

— Боже, доченька! Доченька! — подкатывал глаза Давыдов, сжимая руки. — А что это — «на девяточку»? Плохо?!

— Слушайте, папа! Девятка — это почти отлично, понимаешь, ну, золотая медаль, можно сказать! Дети оцениваются по десятибалльной системе. Там много чего, тебе это не надо…

— Как это по десятибалльной?! Почему не десять? У нее что-то не в порядке, что ли?

— Да заткнешься ли ты, в самом деле! — теряла терпение Ленка. — Десять почти не бывает! Девять — замечательно. Три сто. Пятьдесят один сантиметр. Копия папы. Все.

— Все? А как она кушает?

— Она еще не кушает, она отдыхает! Так, Давыдов, теперь вали на работу, торчать здесь нечего. Забыл, что мы с тобой любовники?

— Ай, да какая разница?! Да пусть хоть все там… О, кстати, мамочка не скончалась при родах? — с надеждой в голосе спросил Давыдов.

— Что, совсем дурак? Этого еще не хватало! Короче, деткам нельзя в первый день выглядывать из отделения. Все, не переживай, я здесь. А ты иди шевелись дальше, у тебя еще проблемы остались, не забыл? Пока! — поспешила Ленка отослать явно двинувшегося Давыдова. Он, похоже, и правда решил, что жизнь остановилась и больше думать ни о чем не надо.

А Данил и не мог еще думать. Он просто шел по улице, стараясь не перейти на бег и улыбаться не очень широко, чтобы на него не оборачивались прохожие. У него же дочь! У него действительно девочка! Копия папы. Ну а чьей же еще копией она может быть? С мамочкой, видите ли, все в порядке. Да пусть хоть пополам разорвется, главное — его девочка самая здоровая и самая лучшая среди всех остальных детей! Конечно, она лучшая! И уж теперь-то точно Данил будет стоять насмерть.

Пожалуй, Давыдов вообще сегодня не явится на работу, не уволят же его из-за одного прогула! Тем более Стельников обещал что-то сочинить, хотя по его шкодной мине всегда видно, если он врет. Неужели через неделю Данил уже будет жить со своей дочкой! Даже, может быть, раньше. Он знает, что если все в порядке, ребенка могут выписать достаточно быстро. Его мама должна быть здесь в течение ближайших дней!

Вернувшись домой, он принес телефон на кухню. Здесь как-то более уютно и спокойно, и Данил уже настроен. Теперь, когда у него есть собственная дочь, его ничего не испугает.

Он решительно выдохнул, услышав в трубке длинные гудки. Так: три, два, один…

— Алло. Мама? Привет! Как ваши дела?

Мама была явно в хорошем настроении, и Данилу было жаль сразу ее сражать.

— Да, мама, у меня тоже все хорошо. Слышишь, мам, а папа не ушел еще? О, это хорошо. Нет, не давай пока трубку, пусть рядом стоит на всякий случай. Нет, ничего! В общем, мамуль, вы можете ко мне приехать? Ну да, сейчас. Да, есть срочность, — Данил сделал паузу, собираясь с духом. — У тебя тут внучка родилась сегодня, три сто вес, пятьдесят… Нет, я серьезно, вы же сами хотели, помнишь? Это неважно, мама! Эй, ты куда пропала? Мамуль, мы должны забрать ее через пару дней. Ну как это кто? Ты и я. И папа. Ай, мама, ну откуда детей забирают? Из роддома! Да ты не врубаешься ни черта, дай папе трубку! — раздраженно закончил Данил переговоры с непонятливой мамой.

Людмила перевела остекленевший взгляд на стоящего рядом Валерку. Привычная улыбочка сползла с его лица, когда он увидел Людкину гримасу.

— Тебя, Валерочка… — прошептала она, протягивая ему трубку.

Пока Валерка говорил по телефону, Людмила стояла не двигаясь, глядя ему в лицо, чтобы убедиться, что она еще не сошла с ума, и то, что она услышала — не слуховая галлюцинация.

Хотя это громко сказано, что Валерка говорил по телефону. Он дергался, таращил глаза и периодически открывал рот, чтобы что-то вставить, но Даня не давал ему такой возможности.

Данил заранее продумал, что именно скажет отцу, и понимал, что если батя перехватит инициативу, уже не удастся сообщить все, что необходимо тому услышать.

— В общем, ты понял, да? — закруглялся Данил. — Я жду вас! Постарайся, папа, пожалуйста, иначе ничего не получится, и я вообще не знаю, что тогда делать!

Отец молчал, и Данил, быстренько попрощавшись, закончил сеанс связи.

Когда раздались гудки, Валерка оторвал телефонную трубку от уха, посмотрел на нее так, будто видел впервые, медленно положил на рычаг и направился в спальню, даже не взглянув на все еще пораженную столбняком Люду.

Он пытался успокоиться,