Разруха - Владимир Зарев

Через пять лет после той миротворческой ночи, когда он вернул Марию, а она его потеряла, неожиданно на рассвете ему позвонила супруга Генерала, позвонила на его второй VIP-мобильник, номер которого знали человек двадцать, не больше.

— Это вы? Вы? — глухо проговорила она.

— Я вас слушаю.

Его охватило раздражение, смешанное со скукой, он как раз брился в ванной, часы показывали половину седьмого.

— Он, — жена не посмела назвать Генерала по имени, — настаивает, чтобы вы немедленно к нам зашли.

«Настаивает» и «немедленно» совершенно не понравились Бояну. Он молчал. Встряхнул флакон с одеколоном — «Фаренгейт» подходил к концу. Она, кажется, почувствовала, что он сейчас ей откажет и торопливо, задыхаясь, добавила:

— Он вас просит, это важно… Я тоже прошу вас, господин Тилев.

Что-то в ее голосе заставило его согласиться, кроме того, подчинительное «просит» было совсем другое дело, это уже не приказ. Боян перенес свою первую встречу в офисе и ровно в восемь вышел из машины у дома Генерала, оставив Корявого искать место для парковки на улице Паренсова. Стоически вытерпел тягостный скрип лифта (в этом доме, казалось, все принадлежало другому времени) и нажал дверной звонок. Наташа сразу же открыла дверь, от ее внушительной прически не осталось и следа, растрепанные волосы блестели болезненной сединой.

— Он вас ждет… — от нее повеяло знакомым запахом московской улицы, дешевых духов.

— Это вам, — он протянул ей букет и элегантную коробочку французских духов.

— О, Нина Риччи, — откликнулась она. (Наверное, эти духи очень скоро окажутся у какой-нибудь ее соседки).

Наташа вела его за собой по длинному коридору, в раскрытой двери ванной комнаты мелькнули сохнувшие на веревочке простые солдатские трусы. Генерал лежал на двуспальной кровати и читал книгу, рядом с кроватью стояло судно. Боян оторопел. От густых белых волос не осталось и следа, череп Генерала металлически блестел. Исхудавшее до неузнаваемости лицо было насторожено, как у хищной птицы, кожа на шее висела складками. Он походил на доисторическое животное, укутанное одеялом. Но сильнее всего его поразил запах — особый запах в комнате, застоявшийся и пропитавший все вокруг. Пахло камфарой и болезнью, гниением, медленным и неотвратимым телесным распадом.

— Я вас напугал? — сердито спросил Генерал. Голос у него не изменился, и это по-настоящему испугало Бояна.

— Вы болеете? — он притянул табуретку и сел у кровати.

— Рак, — костлявым пальцем Генерал прикоснулся к груди, — рак легких.

— Я немедленно позвоню в Правительственную больницу, — Боян облизал пересохшие губы, — мы отправим вас на лечение во Францию или в Америку. О деньгах не беспокойтесь.

— Рак, он везде рак, — отмахнулся Генерал, — и во Франции, и в Америке.

— Я слышал, что лучшие специалисты в мире в Калифорнии. Мы должны попытаться, господин Генерал, — Боян умолк, поняв, что умоляет его.

— Глупости… и перестаньте дрожать, не выношу, когда мужчина трясется, как заячий хвост.

— Я сварю вам кофейку, — сказала Наташа и вышла из спальни.

Они долго, мучительно молчали. Боян не выдержал, встал и распахнул окно. Во дворе, заросшем сорняками и травой, играли дети.

— «Я пал, другой меня сменил, и… только — исчезла лишь какая-то там личность…»[41] — мечтательно процитировал Генерал. — Но я вызвал вас по другому поводу, господин Тилев.

— Я сделаю для вас все, что в моих силах.

— Не для меня, для идеи… — Генерал окинул его яростным безумным взглядом. И непроизвольно вытер костлявую руку о пододеяльник. — Вы несколько раз спрашивали меня, кому следует передать деньги, я не говорю — все, но часть заработанных вами денег.

Боян почувствовал, что ему становится дурно и снова опустился на табуретку. «Кажется, Мария права, — мелькнуло у него в уме, — бесплатных обедов не бывает».

— Нам понадобится ваша помощь.

— Кому — «вам»? — Бояна сковала внезапная апатия.

— Нам понадобится… — теперь Генерал ему приказывал. — Когда наступит время, к вам придет человек, представится моим кузеном и предъявит вам вторую половину этой купюры, — исхудавшими пальцами он достал из книги половинку купюры в пять левов старого, социалистического, образца и протянул Бояну. — Если место разрыва совпадет, вы должны, повторяю, должны ему подчиниться.

Эта обаятельно-наивная подробность, словно позаимствованная из шпионских фильмов, умилила, но и разозлила его. Она была неотъемлемой частью инфантильного воображения Генерала, вытекающего из неготовности принять перемены. Бояну стало смешно и грустно. Он достал портмоне и спрятал обрывок купюры. «Кому?» — снова мысленно спросил он. Значит, все-таки существовал некий таинственный, подчиненный неведомым целям заговор, законспирированная, терпеливо выжидающая организация существовала не только в больном воображении Генерала. Но уж если эти неизвестные выпустили джинна из бутылки, как они надеялись загнать его обратно? Господи, что за наивность!

— Чему вы улыбаетесь, господин Тилев?

— Я вас слушаю, господин Генерал, и запоминаю.

И опять повисло такое же долгое, но уже непреодолимое молчание. Генерал зашелся в кашле и хрипах, выворачивавших его наизнанку. Интересно, а дети во дворе все так же играют?

— Хочу задать вам один личный, сугубо личный вопрос. Я читаю историю, — Генерал ткнул костлявым пальцем в книгу, лежавшую у него на груди. — Вы следите за моей мыслью?

— Разумеется, господин Генерал.

— Разразилась Французская революция, потом Наполеон… реставрация… возвращение Наполеона, и снова реставрация. История вроде отступает назад, но затем снова устремляется вперед… Может, это нелепо, но я считаю, что невозможно, чтобы наши — вы следите за моей мыслью? — наши социалистические идеи бесследно исчезли. Может, он не совсем вернется, тот наш социализм, но все же хоть что-то от них, что-то от нас… как вы думаете, господин Тилев? — Генерал смотрел на него с детской надеждой, с изумлением ребенка, впервые увидевшего жирафа, а ведь это был усталый умирающий старик. В его неистовости было столько веры и надежды на будущее, что Бояну стало его жаль. Ему захотелось сказать: «Поплачьте, господин Генерал, вам станет легче», — но он не решился. И собрав все свое сострадание, тихо ответил:

— История жива, она действительно движется по спирали, все повторяется.

— Благодарю вас, — лицо Генерала просветлело, словно Боян спас его от невыносимой физической боли, — ну, идите. Мне уже некуда спешить, а вы человек занятой.

Боян коснулся его высохшей руки, поднялся с табуретки и закрыл распахнутое окно, словно оно было ходом в иной мир.