Тлен и пепел - Елена Шелинс

   — Пусть будет хотя бы так, — с облегчением кивнула я.

   Мой взгляд скользнул по плечу Отиса и выше, к заготовленному столбу и охапкам дров.

   Теперь, когда страх ушел, я понимала, что даже если бы Отис поверил доносу, вряд ли бы меня осмелились лишить жизни здесь. Этот костер предназначается другому, и, если вспомнить привычку Инквизиции проводить публичные казни некромантов на городских площадях, возможно, совсем не человеку.

   Я отстранилась от жениха и повернулась к предмету, назначение которого мне оставалось неясным — чему-то высокому, на что была накинута черная ткань. Нежить я чувствовала издалека, но сейчас ничего не говорило о том, что под тканью находится живой мертвый.

   — А что это такое?..

   — Клетка. А в ней гуль, выловленный в ближайших окрестностях, — нехотя ответил Отис. — Они обычно шумные, но его сковывает заклятье.

   И, видимо, делает не находимым для некромантов. Инквизиция щепетильно относилась к вопросам безопасности. Какие еще в наскоро сооруженном лагере Инквизиции поставили заклинанья, узнавать не хотелось совершенно. Пусть донос и был сожжен, я не желала искушать судьбу.

   — Ты тогда всерьез предлагал взглянуть на нежить? — я придала своему голосу как можно больше отвращения.

   — Нет… конечно нет. Действительно не стоит на это смотреть. Пойдем, они уже скоро начнут, а нам здесь больше нечего делать.

   Я с облегчением развернулась и поспешила к карете.

   Кучера нигде не было видно. Краем уха я услышала тихий вопрос Отиса к одному из трех вооруженных всадников, что все это время неотлучно следовали за экипажем еще от поместья.

   Охранник ответил Отису, что кучер отошел по нужде.

   — Это лагерь Инквизиции, какого Верниса он вздумал здесь шляться, — процедил Батрис.

   — Господин, ну что же теперь, под себя что ли ходить, — непосредственно пожал плечами охранник. — Ему разрешили и даже согласились препроводить…

   — Если он задержится, мы застанем сожжение. Так что этому раздолбаю стоит поспешить, чтобы не остаться заикой.

   Тем временем возле клетки встал дородный, но бойкий мужчина и, жестикулируя, что-то обсуждал с несколькими инквизиторами, кивая на скрытого от глаз гуля.

   Я не стала дослушивать разговор, вскочила на подножку и скрылась внутри кареты. В голове вспыхнул давно позабытый посмертный облик восставшей тетушки Айседоры. Голые кости без плоти, которые служили учебным пособием, не шли ни в какое сравнение с тем, что мне пришлось пережить в двенадцать лет. И воочию, а не на картинках увидеть гуля, нежить с гниющей плотью, я была не готова, как не была готова к той встречи с Ферре.

   Но кучер, застигнутый нуждой не в то время и не в том месте, боги его раздери, как назло задерживался. За дверцей послышалась возня и крики приказов, и я, не сдержав любопытства, все же распахнула шторку, чтобы посмотреть на происходящее снаружи.

   Выглянула в окошко ровно в тот момент, когда ткань с клетки резко стянули.

   Серая с желто-фиолетовыми пятнами растрескавшаяся кожа и пустые бельма глаз. Сгорбленное существо, скованное несколькими цепями, лежало на решетчатом полу, сжимая и разжимая узловатые пальцы с длинными черными когтями. Выцветшие патлы обнажили острые лопатки и четко проступивший деформированный хребет. Существо дернулось, пытаясь привстать, и на впалой груды оказались две едва угадываемые округлости, выдавая в гуле то, что когда-то до смерти он был женщиной.

   Я шумно выдохнула. Оторваться от этого зрелища я уже не могла, поэтому, чтобы хоть как-то прийти в себя, стала методично вспоминать все, что я знаю о гуляx.

   В них естественным образом обращались те восставшие покойники, которые давно умерли и успели вкусить крови и человеческого мяса, пытаясь утолить голод. Их конечности удлинялись, зубы становились массивней и острее, а ногти трансформировались в мощные когти. Эти твари перемещались на всех четырех конечностях, а спина никогда более не могла до конца выпрямиться, деформируясь согласно звериному существу. Если обращение в гуля не было делом рук некроманта, что тоже было возможным, то гулями редко становились выходцы из зажиточных семей. В основном эта нежить — умершие простолюдины без магических способностей из самого низа, при жизни недоедающие и страдающие от хворей.

   Отис стоял прямо и спокойно наблюдал за происходящим. Судя по всему, он уже неоднократно видел нежить, и не был хоть сколько-нибудь смущен ее обликом.

   Существо в клетке заторможено повертело головой и утробно заурчало, не разжимая рта, который связывало заклятье инквизиторов. Оно даже толком не понимало, что происходит.

   Бешенство гуля из-за потери свободы, и из-за того, что он не может разорвать на куски вкусно пахнущих людишек с теплой кровью, прокатилось насквозь. На мгновение я словно побывала в шкуре нежити.

   Ненависть и голод, — вот что ею двигало. И где-то в глубине, за всем этим клубком ужасающих эмоций теплился едва уловимый огонек потерянности и боли, который пробивался от души покойного человека, заточенного внутри.

   Клетку открыли, и гуля выволокли за длинные концы цепей наружу. Загнутые когти бессильно царапали железные прутья, мышцы налились серыми буграми.

   Инквизиторы выглядели собрано. Один из них, ведя рукой, поддерживал энергетические щиты, размывающие подрагивающий воздух вокруг его напарников.

   Я ожидала какой-то речи или обрядов, но ничего подобного не последовало. Извивающегося гуля молча отволокли к уложенным дровам, ловким слаженным движением подняли наверх и закрепили спиной к столбу. Конечности гуля натянулись, но тот скрючился, не в силах разогнуться. Кто-то кинул хвороста, щедро плеснули масла, забрызгивая нежить. Огненное заклинание, и ярко полыхнуло.

   Рева не было, лишь утробное рычание.

   Нежить не чувствует боль так, как человек. Но и она понимает, когда приходит конец. Столб закачался под судорогой полыхающего тела, из-за загоревшегося масла на лице нежити желтая кожа почернела, затрещала. Глаза бешено задергались в орбитах, словно это могло помочь вырваться.

   Зрелище ужасало. Огонь только занимался, и было очевидно, что гореть гулю долго, прежде чем он превратиться в обгоревшие головешки.

   Отис брезгливо отвернулся и сквозь стекло поймал мой взгляд. Не знаю, что именно он увидел в моих глаза, потому что Батрис, чуть побелев, подобрался и вдруг решительным шагом направился прямо к полыхающему костру.

   Я, ведомая непонятным мне самой порывом, подскочила, распахнула дверцу и кинулась за ним.

   Отис остановился в шагах пяти от полыхающего гуля, и инквизиторы, заметившие его, не возражая, расступились. Младший Батрис поднял руки, и огонь костра вдруг резко взвился вверх, меняя свой цвет на белоснежно-белый. От неожиданности я едва не оступилась и застыла, ослепленная разбушевавшимся пламенем.