Грани сна - Дмитрий Калюжный

О. Мелехций, он же генерал Френч, тоже соображал не очень хорошо. Сказывалась малая масса мозга. К счастью, ими были заранее намечены варианты поведения, и они зубрили их перед самой отправкой. Теперь о. Мелехций твёрдо знал, что он должен делать, хотя не очень понимал, зачем. Его маленький мозг был нацелен на чёткую задачу: найти Николаева и убедить его сделать то, что нужно сделать.

Ближе к утру они услышали позвякивание ведра. Приоткрыли дверь: молодая баба собиралась мыть пол соседнего вагончика. Увидев идущих к ней двух голых – один карлик, а второй скелет, она взвизгнула и повалилась на землю, свалив заодно ведро с водой. Стягивая с неё ситцевую юбку фиолетового цвета с мелкими цветочками, кофту, длинную белую нательную рубаху и чулки, полковник недовольно бормотал, трясясь и звеня больше прежнего: одежда из-за неловкости бабы частично намокла, что сулило ему лишние порции холода. Дополнительный взрыв его негодования вызвали маленькие бахилы; кости его ступней влезли в них лишь на две трети.

Пока он возился, натягивая белую рубаху, о. Мелехций – генерал Френч, развязал узел платка бабы, вытащил платок из-под её головы, завернулся в него и прогуливался, вполне счастливый, размышляя, из чего бы ему сделать обмотки на ноги. Но у полковника были свои виды на этот платок. Он развернул его и вытряхнул напарника. Затем, заворачивая в платок свой лысый череп и пытаясь скрыть лицо, назидательно прошипел:

– Незншь шерзерш хрдзь! – с чем о. Мелехцию пришлось согласиться. Идти по улицам с непокрытой головой Хакету было нельзя. Лишившись платка, генерал подобрал цветастую юбку и завернулся в неё.

– Надёжнее всего мне было бы нарядиться кошкой, – сказал он. – Сидел бы у вас, полковник, на руках, и было бы мне тепло. Но где взять шкуру?..

Голос его был достаточно громким, хоть и непривычно высоким.

Порывшись в сумке бабы и добыв немного денег, они двинулись в сторону города. По дороге отломили у забора слабо прибитую штакетину, и Хакет шёл теперь, опираясь на длинную палку. О. Мелехцию посчастливилось найти сильно грязный, но почти не рваный холщовый мешок с ручками. Во время привала он хлопал им о землю, тёр о камни, потом залез внутрь и предложил Хакету нести себя. Ему уже было понятно, что в этом деле с убийством Кирова можно использовать полковника только как транспорт, а в общении с Николаевым он только навредит. Подумал: «Когда доберёмся до места, надо как-нибудь спроворить его под трамвай».

Хакет сумку понёс охоткой, но быстро устал.

Так и шли: о. Мелехций или прятался в сумку, или передвигался, скрывшись под платьем Хакета. Это было не очень удобно, учитывая, что ему приходилось придерживать на себе тёткину юбку, и одновременно уворачиваться от ног Хакета, который шагал совершенно бездумно. А от поездки на трамвае пришлось отказаться: они ходили редко, и в везли слишком много пассажиров. Риск был слишком велик. Вдруг Хакет не сумеет расплатиться, и их заметят.

Перешли Неву по Тучкову мосту. Дальше шли по проспекту, а где можно, пробирались дворами. В одном из дворов о. Мелехций, выглянув из мешка, увидел детский сад, устроенный на первом этаже жилого дома. Там была неширокая выгородка, где несколько детишек делали свои глупые передвижения, два грибка из досок, скамейки и кусты. Взрослых в зоне видимости не было, кроме тощей воспиталки.

Он закричал Хакету:

– Стой, стой!

Затем выбрался из мешка и объяснил задачу. Детишки в саду играли в какие-то куклы. Им было видно, что это идеологически правильные куклы: красноармейцы, комсомольцы, пионеры. То, что надо! В этой стране и для кукол, и для путешественников во времени главное – соответствовать идеологии.

– Понял, что надо делать? – спросил он.

– Чтжзсъвсъм дуркз, э? – обиделся полковник.

– Ну, иди.

Хакет прислонил свою палку к заборчику, взял мешок и, кряхтя, полез через загородочку.

– Куда, гражданочка, куда? – закричала от грибка молодая воспитательница.

Он вперевалку пошёл к ней, не слушая её воплей. Дойдя, отвернул платок с лица. Воспитательница охнула, сгребла детей, и все они толпой кинулись к подъезду. А он, оглядев игрушки, сунул в сумку трёх кукол и отправился обратно. Там он подобрал палку, к нему под юбку шустро шмыгнул о. Мелехций, и они скрылись в подворотне.

Пройдя два двора, нашли тихое место и уселись изучать добычу.

Одну куклу о. Мелехций отбросил сразу. Она была цельная, раскрашенная, без одежды. Вторая привела его в восторг: это была кукла «Пастух» производства артели «Всё для ребёнка». С неё он снял и сразу натянул на себя онучи, лапти, штанишки, рубаху, зипунчик и шапку. Вполне годился и маленький кнутик; его он сунул за пояс.

Третья кукла – «Красноармеец», разочаровала. Вся одежда с неё была для него слишком узка, сапожки маленькие. Он взял только будёновку со звездой. Она тоже была маловата, но могла пригодиться. Тоже сунул за пояс.

И наконец-то согрелся.

– Я буду, как Желябов, отче? – жадно спросил Николаев.

– Да, да. Твои заслуги оценят потомки, – ответил добрый пастырь о. Мелехций, поедая картошку с маленькой телячьей котлеткой. Любая столовая посуда была ему велика, поэтому есть приходилось руками.

Откуда бы этому бастарду знать, кто такой Желябов? – думал он. Из-за плохой памяти Николаев с трудом закончил четыре класса начальной школы. Рос на улице, якшаясь в основном с дворовыми хулиганами. Мало читал, хотя, как всякий графоман, умел много и «красиво» писать. А теперь восторгается собой:

– Мой выстрел будет подобен выстрелу Желябова!

Он отчего-то считал, что Желябов лично застрелил императора.[84]

…Очаровать Леонида Николаева оказалось не так трудно: не находя вокруг себя никого, кто уважал бы его, считался бы с ним, принимал бы всерьёз его дела и идеи, он страдал. Даже такие два урода, как призрак полковника Хакета и кукольный о. Мелехций, выразив невнятное восхищение им, сразу стали фаворитами его истерзанной души.

Они сначала караулили у его дома, чтобы выяснить, где он бывает, и кто бывает у него. По фотографиям они знали, как выглядят он и его жена Мильда Драуле.

В первый день объект не появился – как позже оказалось, он писал письма. Вечером с работы вернулась Мильда, рыжеватая шатенка среднего роста, хорошего сложения, с натуральным цветом кожи кругловатого лица и роскошными волосами. Даже Хакет начал булькать и пускать слюну, показывая, как он восхищён.

На второй день вскоре после ухода Мильды на службу, появился Николаев. Тут их ждал сюрприз. На фотографиях, которые они видели, он был экспонирован выше пояса: то были фото из личного дела Института истории партии, откуда его столь безжалостно выгнали, с анкеты паспортного стола, и одна любительская карточка с какого-то сборища, где он говорил речь, но тело было скрыто трибуной. Теперь они увидели его целиком.