Десять месяцев (не)любви - Юлия Монакова

— Я не обижаюсь, — его голос потеплел. — Просто… так удручают безграмотность и непрофессионализм во всех областях. Впрочем, чего ожидать от кафедры с таким-то заведующим? Принимают бездарей, выпускают бездарей, а ни к чему не причастный Астаров романтично бродит в отдалении, закатив глаза, и слушает, как поют соловьи.

Она невольно хихикнула.

— Прости, — смутился Громов. — Я и сам сейчас поступаю крайне непрофессионально, позволяя себе обсуждать коллегу. Такого больше не повторится.

— Я никому не скажу, — заверила Полина. — И я… я вас поддерживаю в этом вопросе.

— Ты — одна из немногих по-настоящему талантливых студенток в этой, прости господи, шарашкиной конторе, дающей путёвку в жизнь липовым специалистам, — с иронией произнёс он. — Честно говоря, мне ужасно жаль, что ты собираешься вернуться в этот вуз в качестве аспирантки. С твоими-то способностями… перед тобой открыто много других дверей, поверь.

Она смутилась, не зная, что ответить на это. Сказать честно: я хочу остаться с университете, чтобы иметь возможность и дальше хоть изредка видеть вас?..

— Так что с Ксенией? — напомнила она, деликатно уходя от темы.

— Ты можешь поручиться за неё головой? — усмехнулся Громов.

Полина вздохнула.

— Я… очень хочу поручиться.

Марк Александрович помолчал.

— Ну хорошо. Я подумаю, что тут можно сделать.

— Спасибо, — стискивая трубку до боли в пальцах, прошептала она.

— Ты… очень хорошая подруга, Полина, — сказал он напоследок, — Далматовой повезло. Честно говоря, не думаю, что она сама вот так же пошла бы хлопотать за тебя… или за кого-то ещё. Спокойной ночи.

МАЙ

Государственные экзамены мало волновали Полину: она не сомневалась, что сдаст, и была почти уверена в том, что на "отлично". Единственное, что её по-настоящему заботило — это возможность ещё раз встретиться на госах с Марком Александровичем. Нет, ей ничего не нужно было от него, просто ещё разок увидеть… хотя бы в такой официальной обстановке. Им ведь так мало осталось этих случайных-неслучайных встреч… И, чем стремительнее приближался конец учебного года, знаменующий также и выпуск из университета — тем тоскливее сжималось её сердце.

Она вошла в аудиторию в первой пятёрке — бесстрашных и самых нетерпеливых. Билеты были веером разложены на длинном столе. Тихая скука ещё не успела осенить комиссию: декан, завкафедрой и доценты негромко, чтобы не мешать студентам готовиться, переговаривались между собой. Заглянув в свой билет, Полина окончательно успокоилась: ответы на все вопросы были ей известны.

Делая вид, что старательно пишет что-то на листе бумаги, она исподтишка посматривала на Громова. Он сидел, не особо участвуя в беседе с коллегами, только изредка вежливо кивал. Чужой, для всех чужой, хоть и проработал на этой кафедре с самого сентября — а так и не стал здесь своим… Сколько ещё Полине осталось любоваться на него украдкой? Речь шла о считанных днях. Защита, вручение диплома… а потом долгая, невыносимо долгая разлука на целое лето. Это в лучшем случае, конечно — если всё устроится с аспирантурой. Но… прожить без него два месяца? Немыслимо, невозможно, невыносимо…

Минут через двадцать после начала экзамена члены комиссии решили выпить чаю и наскоро перекусить: в небольшой аудитории рядом с кафедрой для них был накрыт стол с бутербродами, фруктами и выпечкой. Вышли все, кроме Марка Александровича — он сказал, что пока не голоден.

Студенты оживились и слегка расслабились. Ирина Селиванова, сидевшая позади Полины, негромко зашуршала заготовленными шпаргалками. А Полина всё продолжала смотреть на Громова, не реагируя больше ни на что. И когда Марк Александрович, до этого внимательно читающий что-то в телефоне, вдруг поднял голову и упёрся в неё взглядом — она даже не удивилась.

Так они и сидели — без единого слова или жеста, без намёков, вопросов и обещаний… Молча смотрели друг на друга, не нарушая тишины аудитории и не отвлекаясь на посторонних. Глаза в глаза. Один на один. Потому что никого, кроме них, сейчас здесь просто не существовало. И во время этого безмолвного контакта глазами было сказано бесконечно много… сказано то, что они оба хотели, но не так никогда и не решились произнести вслух.

Вскоре вернулись члены комиссии, и Марк Александрович снова уткнулся в телефон, а Полина принялась торопливо набрасывать на своём листке конспект ответа. Сердце продолжало бешено колотиться, щёки горели, и она с трудом удерживалась от неуместной сейчас улыбки. Ну не смотрят так, не смотрят, если человек безразличен! Это значит, что она дорога ему. Что нужна… Сколько можно врать самому себе, Марк Александрович, сколько можно играть в прятки, господи, ну почему вы такой баран?!!

Первая студентка пошла отвечать. Размякшие после чаепития преподаватели едва не уснули во время её монолога: эта здоровая и румяная девица вещала на редкость расслабленным голосом.

Затем напротив членов комиссии сидела Ирина Селиванова, и сыпались общие фразы — настолько общие, что трудно было в принципе догадаться, о каком писателе и литературном периоде идёт речь. На наводяшие вопросы она отвечала очень медленно, запинаясь, мучительно подбирая слова, и педагоги даже шевелили вместе с ней в нетерпении губами, точно подталкивая.

Следующей вызвалась отвечать Полина. У неё и так уже голова шла кругом, она устала: когда русская литература подаётся разрозненными кусочками, перемешанными к тому же самым странным образом, в мозгах непременно заваривается каша.

Спрашивали её долго и придирчиво. Особенно свирепствовал завкафедрой, и Полина не сразу догадалась, почему: видимо, хоть таким образом, через любимую дипломантку доцента Громова, Астаров пытался ему досадить. До сих пор не мог простить историю с Ксенией — какой удар по самолюбию заведующего кафедрой, на которой он мнил себя царём, почти богом!

— У меня вопросов больше нет, — нехотя выдавил, наконец, Астаров, и Полину отпустили с миром.

Вопрос с защитой Ксении, кстати, был решён положительно: студентке дали этот шанс. С предзащитой по времени она уже пролетела, но в обход всех правил и предписаний, заручившись поддержкой деканата, ей позволили явиться сразу на защиту диплома в июне, вместе с остальными однокурсниками. Если поначалу пятый курс офигевал, как жестоко была наказана Далматова, то теперь он недоумевал ещё больше — от того, что всё сошло ей с рук и скандал был спущен практически на тормозах.

Ксению в эти дни как будто подменили: она сутки напролёт проводила за ноутбуком, начисто переделывая свою печально прославившуюся работу, и прерывалась только на сон, еду и сигареты. Полина ходила по комнате на цыпочках и даже не ругалась на подругу за то, что та, как обычно, дымит прямо в комнате: процесс курения помогал ей думать. Свою страницу на самиздате вместе со всеми опубликованными произведениями она удалила, пояснив, что это отвлекало бы её от дела. "Потом жалеть будешь!" — пожурила её Полина, но горе-писательница только грустно покачала головой.